— Шайтаны! Видит аллах, шайтаны! Без штанов. Ай, шайтаны, — приговаривал Мурад не то восхищенно, не то неодобрительно, причмокивая языком.
В это утро Левке сквозь сон показалось, что это Алексеев стучит в потолок щеткой. Он сел на кровати, протер глаза. Сверху и по лестнице раздавался топот ног. Распахнулась дверь, заглянул дежурный.
— Подъем! Едем в детдом. В Круглоозерное. В отдельном вагоне.
Весь день прошел в сборах. Только к вечеру ребят вывели на улицу. Моросил дождь.
На некоторых домах уже вывесили красные флаги, укрепили лозунги и призывы ЦК ВКП(б), портреты вождей. Над клубом светился транспарант «XX лет Октября».
Из-за поворота, разбрызгивая лужи, проехал грузовик, украшенный флажками, кумачом и хвоей, с громкоговорителем над кабиной шофера.
«Хорошо бы дождик кончился, — подумал Левка. — А то размоет портреты над ДКА. Пожалуй, рановато их вывесили…»
— Сейчас будет автобус, — сказал за Левкиной спиной Борис Борисович.
Левка обернулся, глянул на высокий каменный забор, большие тесовые ворота, проходную будку. В честь праздника над воротами были прикреплены две красные звезды из кумача с лампочками внутри. Между звездами — транспарант с надписью: «Укрепим силу и мощь первого в мире социалистического государства!»
«Недолго тут побыл, а жаль расставаться, — подумал Левка. — Особенно с Бор Борычем… Да и Цибулю жаль…»
В стареньком автобусе ребят отвезли на станцию. На запасном пути стоял одинокий отцепленный вагон, внутри которого мерцал слабый свет.
— Садитесь, — пригласил ребят Борис Борисович, после того как их пересчитали.
Вагон освещался двумя фонарями, густо засиженными мухами. В каждом фонаре горело по огарку свечи. Дети и эвакуаторы расположились на нижних полках, тут же сложили вещи. Половина вагона осталась незаполненной.
хмуро продекламировала Сабина, остановившись с узелком в руках посреди вагона.
Левка посмотрел на девочку с жалостью. Ее сестренку три дня назад увезли в другой детский дом.
Он лишь на секунду представил себе, что его вот так же, как Сабину с Евой, могут разлучить с Радиком, и ему стало страшно.
— Садись напротив, — пригласил он Сабину, — рядом с Радиком.
— Красота, а не вагончик! — сказал, подходя, Васильев, с которым Левка успел подружиться. — Со всеми удобствами. И билет брать не надо. Я в гости. Не возражаете?
И сел рядом с Левкой.
— А что? Вагончик как вагончик! — сказал Левка. — Обыкновенный, бесплацкартный, для курящих.
— С удовольствием закурил бы, раз вагон для курящих, — промолвил Васильев, поглядев на двух проводников, дымящих у дверей в тамбур. — Настроение подходящее…
— А ты умеешь курить-то?
— Не пробовал… Но, думаю, сумел бы…
— И я бы закурила, — протяжно сказала Сабина.
— Да будет вам, дураки, — сказал Левка. — Что хорошего?..
— А ты пробовал?
— Нет.
— И я бы закурил, — сказал Радик. — Я пробовал! Мирово!
В вагон вошел Борис Борисович.
— Ну, вот и все! Может, навещу вас как-нибудь в детдоме. Счастливого пути! Паровоз, как я выяснил, подадут утром. Ложитесь спать. Поздно.
Он пожал руки ребятам и эвакуаторам, повернулся, пошел к двери, но, вспомнив что-то, похлопал себя по карманам кожанки, вытащил какой-то пузырек, передал его Васильеву.
— Вот тебе клей, ты просил. Еще раз всего хорошего, ребята!
— Ай да Бор Борыч! Не забыл, — сказал Левка.
— А зачем тебе клей? — спросила Сабина.
— Левка обещал сделать футляр для моего альбома с марками.
— Покажи, — попросила Сабина.
Васильев ушел и вернулся с альбомом.
— Тут редчайшие марки, — сказал он, бережно передавая альбом Сабине.
Все начали рассматривать альбом.
— Может, завтра прямо в поезде и начнешь делать? — спросил Васильев.
— А что? — согласился Левка. — Картон я прихватил. Клей теперь есть. Бумага есть. Вот только ножниц нет.
— У проводников можно будет нож попросить.
Васильев ушел. Левка уложил Радика, лег сам и быстро заснул. Он проснулся на рассвете, когда тронулся состав. Сабина крепко спала на своем пальто. Левка встал и осторожно накрыл девочку своим одеялом.