— Точнісенько, як міномет, — сказал второй.
Осинский застонал. И тут же, словно в ответ, из палатки послышался громкий, истошный вопль. Осинский даже вздрогнул, подумал, морщась от боли:
«Скорей бы уж…»
— Ишь, как его, сердешного, раздирает, — сказал первый.
— Буде роздирати, як тобі у рану бензину будуть наливати, — ответил второй.
— Очумел, что ли, облоум? Какого бензину?
— Звичайного. На якім авіація літає, бачиш? — указал на небо второй. — Лікарки тут бензином рани промивають. Точно! Нехай мене бог покарає!
— Ну и пускай. Какая разница? Значит, так надо.
— Що вони, баби, там разуміють. Він же ядовитий, той бісів бензин!
— Ты с которого года чокнутый? А?
— 3 якого і ти, — ничуть не обиделся украинец. — Якась бабья лікарня. Перший раз бачу. Прохвессорша ріже — баба. Усі лікарі — баби. А що вони можуть?
— Могут, не волнуйся.
— Брось. Ничего баби не можуть. Правда, хлопці?
К горлу поднялась тошнота. Осинский откинулся на траву и закрыл глаза.
— Ти бачиш підводу? — продолжал украинец. — Підводу ти бачиш? Тілько голими ранених у село і везуть. А чому — знаєш? У лазні миють, у тіх хатках у новое одягають. I усе це бабья медіціна видумала. Моя щира правда!
— Ну и что? Плохо разве? Очень даже неплохо, что чистое дают. А что голые, так это как на призывном, на комиссии. Не проходил, что ль? Тут в деревне никаких жителей нету, стесняться некого. Одни мы кругом.
— Я про те і не спорю. Я спорю про палатку… Эй ти, міномет, — осторожно тронул он Осинского за плечо. — Спиш чи помер? Тебе кличуть!
— Сам идти можешь? — спросил Осинского водитель.
— Могу, — неуверенно ответил он.
— Ну, давай. Без очереди тебя примут. Я им все объяснил. Ни пуха тебе, ни пера!
Войдя в палатку, Осинский почувствовал резкий запах лекарств и бензина. Вдоль брезентовых стен на табуретках сидели раненые, возле которых хлопотали медицинские сестры.
— Ложись вон на тот свободный стол, — сказала Осинскому седая женщина-врач.
«Наверное, профессорша».
Сестра помогла ему раздеться. Он лег на тепловатую липкую клеенку и тут же почувствовал, как по всему телу побежали мурашки.
Слева от него на столе лежал раненый с откинутым назад небритым лицом. Ему оперировали живот. Он не стонал, только шумно, как лошадь, фыркал по временам:
— Фр-р-р-р… Фр-р-р…
Солдат, лежавший на столе справа, дышал ровно. Одной ноги у него не было.
«Дзинь, дзинь, дзинь», — то и дело ударялось что-то о дно цинкового бака.
«Осколки из живота извлекают… Сколько же их?.. Градом летят…»
— Чего это ты туда-сюда смотришь? А ну-ка, не вертись, лежи спокойно, — строго сказала ему врач.
— Есть! — ответил он по привычке и почувствовал, как часто-часто забилось сердце.
Сестра начала обмывать мокрой ватой грудь и бок. Резко запахло бензином.
Раненый с левого стола почему-то перестал фыркать, умолк.
«Неужели умер?..»
— Все… — сказал кто-то усталым голосом. — Спишите…
«Точно… Умер… Там не убили, тут задохнусь от наркоза, как этот небритый… — подумал в ужасе Осинский. — Жить… Жить до чего хочется…»
Из внутреннего кармана гимнастерки покойного вытащили несколько медалей и «смертничок» — крохотную пластмассовую темную коробочку. На вложенной в нее бумажке были записаны имя, отчество, фамилия, год рождения и место жительства.
«А Иван Иванович носил такой „смертничок“ не в кармане, а на шее, на тесемочке, как крестик, „медальоном“ его называл…»
— Слухай! Тебе ще не різали, а, міномет? — услышал он голос с левого стола.
— Нет еще…
— Слухай, а той, що до мене тут лежав, загнувся, чи що?
— Прекратите разговоры! — сердито сказала профессорша.
— А ми що? Нічого… — глубоко вздохнул раненый. — Ми вам не прешкоджаєм… Можете чекрижить…
Раны на боку и груди Осинского заклеили пластырем. Разбинтовали руку. Обильно пошла кровь, и опять он почувствовал облегчение.
— Ну, привет, міномет! Мене вже усыпляють. Маску на пику кладуть. Во сне побачимся… Надобраніч!..
Осинский хотел повернуться, но почувствовал на плече крепкую руку врача.
— Лежи, лежи!
Обрубок прижали к столу клеенчатой подушкой с песком. Осинский с мольбой посмотрел на врача.
— Ты что, солдат?
— Оставьте длиннее кость, как можно длиннее.
— Ну как же можно длиннее, когда у тебя разорвано почти до самого плечевого сустава.
— Ну, сделайте хоть что-нибудь!
— Попробуем натянуть ткани пластырем.
На лицо наложили маску, начали капать эфир.