— Значит, мир?
— Мир. Идем репетировать.
С манежа донесся злобный рев слонов.
— Что там такое?
— Опять Сиам буянит, наверное. А ну-ка скорей!
Они добежали до конюшни. Громко трубя, постоянно оборачиваясь в сторону манежа, неохотно двигался красавец слон Сиам. Его вел тесть дрессировщика Корнилова, Филатов, сам замечательный дрессировщик, любитель и знаток животных.
— Что там случилось, Иван Лазаревич? — спросил Волжанский у Филатова.
— С Рангу подрался. Еле разняли, — крикнул старый дрессировщик. — С дороги! С дороги, ребятки, как бы не зашиб! Опасно!
Друзья поспешно отступили в проход между стойлами. Филатов и слон прошли мимо.
— Удивительно, до чего старика все животные слушаются… Чародей какой-то, — сказал Владимир, глядя им вслед.
Посреди арены стояли разгневанный Рангу, Корнилов, молодой дрессировщик медведей Валентин Филатов, слоновожатые, несколько артистов. Все громко обсуждали происшедшее.
— Ничего Рангу его не задевал, дядя Саша, я все видел с самого начала, — горячо спорил с Корниловым Валентин. — Сиам сам ни с того ни с сего толкнул Рангу, вот тот и перелетел через барьер.
— И сильно подрались, Валя? — спросил Осинский.
— Счастье, что в первом ряду никого не было… Рангу здорово попало. Сильно ушибся… Если Сиам и дальше так будет буянить, придется в зоопарк сдавать…
— Такого артиста… Настоящий премьер…
— Жаль, конечно… Никто его не заменит, — вздохнул дрессировщик. — И по трубе, как по канату, ходит и на одной ноге стоит… Сам ведь знаешь… Ну, репетируйте, ребята, наше время истекло…
После представления все горячо поздравляли Осинского с выздоровлением, со второй премьерой. В тот же день пришло письмо от Радика.
«Дорогой брательник Левка!
Как тебе известно, я учусь в ремесленном в Медногорске. Живу неплохо, чего и тебе желаю. Учусь, работаю. Буду слесарем. Думаю, разряд получу хороший. Ребята меня окружают мировые.
Поздравляю тебя с наступающим Первомаем! Со скорой победой!
Когда же мы увидимся, а, Левка? Не приедет ли ваш цирк к нам в Медногорск? Ты скажи, куда нам написать, чтобы вас к нам прислали, мы напишем. Я думаю, нам, ремесленникам, не откажут.
Обязательно пришли фотографии, какой ты в жизни стал и какой, когда представляешь. Мы следим за газетами, что-то твоей фамилии в статьях про цирк не попадается. Почему? Может, ты под другой фамилией выступаешь, так напиши, под какой, я буду знать.
А может, ты теперь клоуном стал? Вот было бы здорово! Почудил бы, когда к нам приехал. Обнимаю тебя и целую.
Радик».
Ответив на письмо, Осинский лег спать. Проснулся от криков. Подбежав к окну, увидел огромную толпу. Люди танцевали, пели, размахивали руками, обнимались.
— Все на улицу! Все на улицу! Наши взяли Берлин!
Осинский выскочил на улицу. Из винных погребов выкатывали большие бочки, угощали всех подряд.
— Пейте! Фашистское логово взято! За конец войны! За мир! За скорую победу!
На площади Свободы Осинский встретился с Волжанскими.
— Что с тобой, Левка, не рад, что ли?
— Что вы, ребята! Как не рад? Жаль только, что меня сейчас в Берлине нет. Рано я отвоевался…
— Зайдем ко мне, — предложил Владимир, — посидим немного. Все равно не заснуть в такой день…
Он подошел к карте, вонзил флажок на булавке в Берлин. А потом, подумав, снял со стены карту.
— На вот, — сказал он, — возьми карту в руки, погладь ее. Как я, посмотри на просвет… Чувствуешь? Она вся исколота, эта карта, вся шершавая…
— Верно… Будто раненая… Будто живое тело…
— Вот именно… Будто живое тело… Никогда нельзя забывать об этих следах, об этих шрамах… И после победы нельзя забывать… А она уж скоро, победа…
Об окончании войны Осинский услышал восьмого мая поздней ночью. Он мгновенно оделся, выскочил на лестничную клетку и начал стучать кулаком во все соседские двери по очереди:
— Войне конец! Победа! Победа!..
Так он пробежал с верхнего этажа на нижний, очутился на улице. Одно за другим распахивались окна, слетали маскировочные шторы. Почти на всех домах уже развевались алые флаги. Пять девушек шли в обнимку, плача от счастья. Старуха азербайджанка с трясущейся седой головой прижимала к груди смущенного юного нахимовца. С песнями прошла воинская часть. Ее встретили дружными криками «ура!».
Осинский двинулся к цирку. За его спиной стайка мальчишек о чем-то заговорщически шушукалась.
— Дяденька, — окликнул его, наконец, самый бойкий из них, веснушчатый, рыжий, — вы фронтовик?