Грейс ответила, что, поскольку срочных дел сейчас нет, она хочет немного отдохнуть. После своей реабилитации в качестве детектива, ей больше не приходилось оправдываться или опасаться произвольных решений со стороны начальства, которое публично поблагодарило ее за работу в деле Айонского монастыря.
Зато, хотела она того или нет, но в это мгновение на нее вновь накатил страх. Страх перед тем, как пройдет ее разговор с той, с кем она не разговаривала уже пятнадцать лет.
Она взглянула на часы: 8.32. Пора.
Несмотря на капюшон парки на меху, накинутый на голову, ее лицо обжег холод и стали колоть иголки снежинок. Она сделала несколько шагов по направлению к дому, слыша только скрип снега под ногами, остановилась перед входной дверью и опустила капюшон на плечи.
Деревенская тишина была такой безграничной, что слышен был едва уловимый шелест хлопьев снега, ложащихся на землю и листья. Словно в сказочном королевстве, которое фея погрузила в вековой сон.
Грейс и сама едва не превратилась в застывшую на морозе статую, но вздрогнула всем телом, когда холодная капля растаявшего снега, скатившаяся с розового куста, упала ей на шею. Очнувшись, она нажала на кнопку звонка, пока мужество не оставило ее.
Едва она успела справиться с волнением, вызванным в ней звонком из детства, как послышались приближающиеся шаги. Бряцанье ключей, раздраженные вздохи, звук отпираемого замка, и вот, наконец, дверь открылась.
Грейс почувствовала, что сердце заколотилось так сильно, что к горлу подкатила тошнота. Она шагнула навстречу шестидесятишестилетней женщине, которой из-за седых волос и несколько потерянного вида можно было дать все восемьдесят. Давний лифтинг натянул кожу вокруг ее носа, рта и глаз так, что ее сейчас было трудно узнать. Если бы не высокие скулы и когда-то пухловатые щеки, унаследованные Грейс, та не узнала бы свою мать.
– Думала, это Фрея, моя помощница по дому, уже пришла. Я еще удивилась, почему так рано! Чем могу вам помочь, мисс?
Грейс молчала, не в силах разобраться в том, что же она испытывает: это была хаотичная смесь сожаления, сочувствия и жалости с раздражением и непониманием.
– Ты меня не узнаешь? – пробормотала она.
Ее мать уставилась на нее с удивлением, почти с тревогой.
– Нет… кто вы? Чего вы хотите?
Несмотря на все свои страхи, Грейс не ожидала такой реакции. У нее задрожали ноги.
Тут Моника Кемпбелл нахмурила брови, глаза ее округлились, словно она увидела призрака.
– Господи, – прошептала она, поднеся руку ко рту. – Хендрике? Это ты?
Глава 5
– Значит, ты инспектор полиции в Глазго. Мне это кажется логичным, – сказала мать Грейс после десяти минут разговора.
Дочь коротко рассказала ей, кем стала.
Все это время молодая женщина хотела отстраниться от подростка, которым была, когда еще жила здесь, главное – не идентифицировать себя с той девочкой. Но обстановка сразу же унесла ее на пятнадцать лет назад. Ничего не изменилось. В доме стоял тот же запах навощенного дерева, исходивший от добротной мебели из ореха. В карамельного цвета панелях отражались огни большой люстры с металлическими арабесками, увенчанными абажурами с бахромой. Зеленовато-серый ковер, усеянный черными точками, все так же плохо сочетался со светло-голубыми обоями и лепниной на потолке, еще более удушливой, чем рамки десятков картин, развешанных в шахматном порядке на стенах. Тот же свисток чайника напоминал о длинных дождливых воскресных вечерах, когда она скучала, пока ее мать разгадывала кроссворды.
– Инспектор полиции – это очевидно, – продолжала Моника Кемпбелл. – Сколько раз я заставала тебя с карманным фонариком в поисках какой-нибудь безделушки. А когда ты не пропадала в сарае, до утра читала детективы… В общем, ты всегда хотела стать той, кто находит.
– Когда была маленькой, я хотела стать дрессировщицей собак, – ответила Грейс, ухватившись за возможность перейти к деликатной теме, которую обе старательно избегали. – Я решила пойти в полицию… после того, как это случилось. Чтобы избавить других детей от участи, выпавшей мне, и, возможно, однажды найти того или тех, кто причинил мне зло.
Ее мать опустила глаза и обхватила голову руками. Слабая искорка жизни, загоревшаяся в ней в начале их разговора, медленно угасала.
– Прости, я не хотела быть такой резкой, – осторожно извинилась Грейс.
Должно быть, ее матери пришлось пережить страшные моменты, раз она так постарела.
Моника Кемпбелл в ответ понимающе махнула рукой.