К Петерсену бежал старший помощник, проснувшийся от грохота на палубе.
- Займитесь раненым... Я - на мостик.
Вринс не шелохнулся. Прижавшись спиной к крашенной эмалью штурманской рубке, он смотрел вперед. Фуражку с него сдуло, белокурые волосы упали на лоб.
Он щурился, чтобы его не слепила ледяная пыль, которую нес с собой ветер.
- Что же это творится? - проворчал капитан, глядя на компас.
Снова одно к одному, как в Гамбурге! Сперва ледник, потом лапландец.
Мало того! Лампочка подсветки компасной картушки вдруг начала меркнуть. Нить ее стала красноватой, потом коричневой и, наконец, потухла.
Петерсен посмотрел вниз и убедился, что такая же история - со всеми лампами. Ореол света, обычно окружавший пароход, исчез.
- Малый ход! Шестьдесят оборотов, пока не выяснится...
Выяснилось скоро. В рубку влетел старший помощник.
- Аккумуляторы сели. Видимо, где-то закоротило.
- А динамо?
- Стармех уже там, но говорит - неисправны. Петерсен спустился в салон, где стюард зажег обе подвесные масляные лампы.
В темном углу одиноко сидела Катя. Она обхватила голову руками и не поднимала глаз.
- Где лапландец? - спросил капитан у стюарда.
- В первой каюте по правому борту. С ним господин Эвйен.
Петерсен отправился туда и еще метров за двадцать услышал вопли.
Эйвен, закатав рукава, умелыми, как у хирурга движениями длинных белых пальцев ощупывал плечо пострадавшего.
- Что-нибудь серьезное? - Перелом лопатки. Могу сделать одно шинировать спину с помощью доски. Придется отправить в больницу. Когда будем в Тромсё?
- К полуночи.
- У вас нет морфия?
Петерсен вздрогнул, не сразу сообразив - почему, подозрительно взглянул на Эвйена и обозлился на себя за то, что невольно сопоставил его с убийцей Мари Барон.
Никогда еще атмосфера на пароходе не была такой тревожной. Масляные лампы тускло освещали коридоры. В каютах горели только свечи.
Голый по пояс лапландец, пестрая одежда которого валялась на полу, истошно вопил, являя собой тем более удручающее зрелище, что при каждом крене беднягу швыряло на переборку и лицо его искажалось от боли.
Порядка ради капитану следовало бы дойти до машинного отделения и разобраться, что с динамо. Но его не оставляла мысль о том, что на мостике лишь Вринс и лоцман. Думал он сейчас обо всем сразу.
"Только бы Йеннингс не сорвался с трапа и не угодил под мотыли..."
Где Шутрингер? Он что-то его не приметил.
На своем ли посту Крулль?
Надо же! Все это в минуту, когда дело начало проясняться или уж когда, на худой конец, он добыл первые конкретные факты!
Второй помощник вызвал его на мостик.
- Мы не удержимся на шестидесяти оборотах. Нас сносит.
- Иду.
Петерсен так и не позавтракал. Проходя мимо своей каюты, он прихватил с собой сапоги на деревянной подошве, потому что предчувствовал: непогода - надолго.
- Где Шутрингер? - окликнул он спешившего мимо стюарда.
- Только что стоял с кем-то на палубе.
- С кем? С угольщиком?
- Может быть. Я не обратил внимания.
Тем хуже! Нельзя одновременно заниматься и своим пароходом, и убийцей.
- Держать восемьдесят оборотов! Нет, сто! - скомандовал он. - Где мы сейчас?
- Вот-вот Лёдингенский маяк увидим.
Ветер стал настолько сильным, что Петерсен по примеру Вринса и лоцмана привалился спиной к рубке. При каждом крене всех троих отрывало от стенки и, качнув, через секунду снова швыряло на крашеное железо.
"Рудольф Зильберман. Убийца Мари Барон. Племянник и убийца советника фон Штернберга..."
Капитан в двадцатый, наверно, раз украдкой взглянул на Вринса. Этот ведь тоже мог быть Зильбер-маном: никто в Гамбурге раньше его не видел.
Молодой человек спешит из Делфзейла, чтобы занять пост третьего помощника на "Полярной лилии". Доехать до места назначения ему не дают. Зильберман выдает себя за него и является на пароход.
- Нет! - неожиданно проворчал капитан себе под нос, вспомнив фотографию учебного корабля.
И, однако, из всех, кто может оказаться Зильберманом, Вринс внушает наибольшие подозрения!
Во-первых, он любовник Кати. А Катю ведь тоже можно заподозрить в том, что она участница трагической оргии на улице Деламбр.
И зачем они вдвоем придумали мифического Эриксена? Сперва он у них разгуливал по "Полярной лилии", затем в Ставангере исчез - в виде мешка с углем.
У Кати ни гроша, а на борту кража! И основная часть украденного найдена у ее любовника!
- Огонь, капитан.
- Четверть румба вправо... Китовый мыс лучше обойти мористей.
Петерсен силился поймать нить своих мыслей и злился на себя, что не может сосредоточиться.
Все трое буравили глазами тьму, высматривая в ней буи.
Идти приходилось почти наугад. Вдоль побережья, от которого "Полярная лилия" не удалялась больше чем на две мили, тянется цепь островков и подводных камней, разделенных узкими проливами, где, кипя, сталкиваются противоположные течения.
Задача состояла в том, чтобы вовремя заметить мигание зеленых, красных, белых буев.
Три человека порою по полчаса не разжимали губ. Потом кто-нибудь указывал рукой в пространство, остальные сразу же обнаруживали слабый свет, и тогда, наконец, произносилось название:
- Стокмаркнес... Суртлан...
"Если Вринс - это Зильберман..." - вновь принимался за свое Петерсен, хмурил лоб, перечеркнутый глубокими морщинами, и восстанавливал в памяти события, пытаясь объяснить их с новой позиции.
Несмотря на подозрение, его нисколько не раздражало общество молодого человека, хотя из-за качки Вринс порой прижимался плечом к капитану.
"Если это Петер Крулль...
Но зачем тогда Крулль раскрыл трюк с мешком из-под угольных брикетов?.. А вдруг он соврал? Вдруг некий Эриксен или тот, кто выдал себя за него, действительно прыгнул в Ставангере за борт?
Тела его не нашли, но это в портах обычное дело. Трупы зацепляются под водой за старый трос или якорь; иногда отлив уносит их в открытое море".
- Капитан!
Оторванный от раздумий Петерсен вздрогнул и увидел стюарда. Тот осторожно пробирался по палубе, напуганный скачками судна и особенно зрелищем белых от пены волн, которые, словно ожив, неслись с сумасшедшей скоростью вдоль бортов "Полярной лилии".
- Инспектор...
- Где он?
- У себя в каюте. Заболел. Хочет немедленно говорить с вами.
Капитан проверил курс, посмотрел на лоцмана, Вринса и рулевого, казавшегося бледной тенью в полумраке застекленной рубки. Потом спустился по трапу, отметив про себя, что Катя по-прежнему сидит на том же месте в углу салона и что стекло одной из ламп уже закоптилось.
Нет, это невыносимо! И атмосфера какая-то кошмарная, и вид у всех какой-то необычный, настороженный!
Что она там делает? Плачет? Потешается над всем и вся? Или у нее тоже морская болезнь?
Никогда еще на "Полярной лилии" не было так мрачно и тревожно. Даже комнатный ледник и тот давеча прыгал по палубе с подлинным коварством!
В девяноста девяти случаях из ста лопнувшая ванта никого не задевает. И надо же было, чтобы, несмотря на холод, ветер и брызги, которые, едва коснувшись палубы, тут же превращаются в лед, лапландец уселся именно на кабестан!
А ведь бедняге ничего не втолкуешь - он по-норвежски ни в зуб ногой. Знай себе бросает вокруг злобные взгляды, словно тут его нарочно искалечили.
Нет, все началось еще в Гамбурге, когда лопнул трос. Вринс вернулся вдребезги пьяным, и "Полярная лилия" чуть не пустила моторку ко дну.
"Ну что теперь?"
Петерсен распахнул дверь в каюту инспектора и застал его согнутым над картонным бачком, который выдается пассажирам на случай морской болезни.
От свечи остался лишь огарок сантиметра в три, не больше. Он освещал искаженное лицо, слезящиеся глаза, скривившийся рот.
- Ох, когда же меня наконец вырвет!.. Ужасный, наверно, шторм?
- Покамест ничего особенного.
- Вы считаете, что...
- Вы меня звали?
- Да. Погодите минутку - никак не устроиться. Ложусь - еще хуже. Неужели от этого нет никакого лекарства? Минутку, капитан... Я спустился вниз. Чуть не убился на этих ваших железных лестницах. Обыскал вещевой мешок Крулля. И вот что нашел... - Йеннингс указал на несколько золотых монет, лежавших на столике рядом с мокрым полотенцем. - Господин Эвйен их опознал. Это его монеты.