4. Два билета
Когда пассажиров и офицеров собрали в салоне, начальник полиции с изящной непринужденностью произнес короткую речь:
- Сударыня, господа, вы в курсе трагического происшествия, которым объясняется мое появление на судне. До сих пор все дает нам основания полагать, что преступника среди вас нет - он прыгнул за борт сразу по приходе в Ставангер. Правда, нам предстоит выполнить некоторые формальности, но прошу верить, что я постараюсь по возможности облегчить их для вас. Благоволите не расценивать их как признак недоверия: они продиктованы исключительно желанием позволить "Полярной лилии" продолжать рейс. Пусть каждый вернется к себе в каюту и приготовится к визиту, который будет ему нанесен.
Другой полицейский в чине комиссара, обратившись к команде с несколькими фразами покороче, уже обыскивал койки, мешки и чемоданы матросов.
Лебедки остановились. Судно было готово отвалить - оставалось лишь получить разрешение полиции.
В каюте No 24 два эксперта зафиксировали положение тела и сделали серию снимков. Затем труп положили на носилки, спустили их на берег, и они исчезли в тумане.
Трудно было проявить больше такта и разрядить атмосферу деликатнее, чем это удалось начальнику полиции. Однако даже после его речи, нет, именно после нее, лица у всех, от Эвйена до второго помощника, приняли одинаково натянутое выражение.
В конце концов, раз никто не арестован, значит, под подозрением остается каждый.
И каждый следил за собой, силясь выглядеть как можно естественнее. Особенно неловко чувствовал себя, видимо, Петерсен: начальник полиции пригласил его обойти с ним каюты. Капитан потребовал начать с его собственной, сам, подавая пример, открыл чемодан, вытащил ящик маленького бюро, даже приподнял матрас.
- Ну что вы, что вы! - запротестовал начальник.
Следующую каюту занимал Эвйен, который ожидал обыска, стоя в ногах койки. Держался он, как путешественник во время таможенного досмотра. Заранее снял чемоданы с багажной сетки и отпер замки. Несколько раз пытался улыбнуться, особенно когда показывал разную неожиданную мелочь.
- Это кларнет для моего старшего - ему двенадцать... Это рабочая корзинка для моей младшей - ей семь... А это новые грампластинки - я запасаюсь ими ежегодно... Книги... Это? Жена, знаете ли, дала поручение: привезти постельную клеенку для нашего малыша.
- Достаточно, достаточно! - запротестовал начальник полиции.
Но Эвйен выложил еще три костюма, смокинг, тонкое белье со своей меткой, счета от "Савоя" в Лондоне и "Мажестика" в Берлине.
- Благодарю вас. Не будете ли так любезны предъявить свой паспорт инспектору, дежурящему наверху. Вы же понимаете: простая формальность... Вы сами, естественно, никого не подозреваете?
- Нет, никого! - суховато отозвался Эвйен. Следующая каюта была свободна. Затем шла та, где лежал багаж Эрнста Эриксена, исчезнувшего пассажира.
- Вещи я изымаю, - объявил начальник полиции. - Распорядитесь спустить их на пристань... Посмотрим! Вещевой мешок, старый костюм. Две сорочки.
Багаж был скудный. Одежда хорошего покроя, но поношенная. Запасных носков и тех нет.
- Пойдем дальше.
Катя Шторм последовала примеру Белла Эвйена. Она заранее выложила вещи на койку и, так как начальник полиции постеснялся перерывать ее платья и белье, сама проделала это, хотя и дрожащими руками.
Петерсен остался в дверях. Он чувствовал себя униженным и почему-то слегка встревоженным; Однако именно он приметил на полу маленький сиреневый бумажный веер, поднял его и вполголоса прочел:
- "Кристаль-палас", Гамбург.
- Моя последняя ночь на суше! - рассмеялась Катя. - Заехала на час в "Кристаль": захотелось потанцевать.
- Вы были там одна? - поинтересовался начальник полиции.
- Разумеется, одна.
Туалетов у нее десятка полтора, один другого элегантней и ослепительней. А такое белье бывает только у светских красавиц. Несессер из чеканного серебра.
Любой предмет, даже самая пустяковая безделушка, - подлинное произведение искусства.
На всем марки магазинов с авеню Оперы, улицы Мира <Улицы в Париже, на которых сосредоточены самые модные и дорогие магазины>, а также лондонских и берлинских торговых домов.
Контрастировал с этой роскошью лишь короткий зонтик, купленный в Брюсселе, самое большее, франков за сто. Катя опять рассмеялась и с наигранной веселостью пояснила:
- В Бельгии я попала под дождь и зашла в первую попавшуюся лавку,
- Вы обычно живете в Париже?
- В Париже, Берлине, Ницце.
- С художником Максом Файнштайном знакомы?
- Нет, Он мой соотечественник? И, конечно, еврей?
- Когда вы прибыли в Гамбург?
- В четверг вечером. Рассчитывала, что в пятницу будет пароход, идущий в Норвегию.
- Приехали из Парижа?
- Не прямо оттуда. Неделю провела в Брюсселе, два дня в Амстердаме.
Она старалась сохранять непринужденный вид, смотрела собеседнику в глаза. Но в подобных случаях опасно судить о человеке по манере держаться: невиновный, чувствуя себя на подозрении, нередко теряется, сильней, чем преступник.
В каюте пахло духами, пол был усеян окурками. На столике стояла наполовину пустая бутылка ликера.
- Благодарю, мадам.
- Мадемуазель, - поправила она.
- Долго рассчитываете пробыть в Норвегии?
- Несколько недель. Хочу посмотреть Лапландию.
Петерсен собрался было вмешаться и спросить:
"Сколько у вас с собой денег?" - но покраснел при одной мысли об этом.
Последний визит - к Арнольду Шутрингеру - оказался самым кратким. Багажа мало. Одежда, удобная, но недорогая. Почти новые туалетные принадлежности - такие продаются в любом универмаге. Словом, человек обстоятельно подготовился к поездке.
Спокойный, тяжеловесный, он, чуть нахмурясь, смотрел, как расхаживает по каюте начальник полиции, но сам ни во что не вмешивался и на вопросы не напрашивался. Ответил на них в самых кратких словах.
- Итак, документы у всех пассажиров в порядке. Никаких улик ни против кого нет. Убийца, как уверяет мой инспектор, орудовал в перчатках, поэтому снимать отпечатки пальцев бесполезно. Агенты, обыскивавшие трюм, ничего не обнаружили, и есть основания полагать, что этот Эриксен бросился за борт в надежде добраться вплавь до причала. Вы доверяете своему третьему помощнику? Ведь это он видел, как пассажир прыгнул в воду, не так ли?
Петерсен уклонился от ответа. Шел уже четвертый час. Формальности выполнены, а толку никакого.
- Я свяжусь с немецкой полицией, прикажу начать поиски на рейде и в городе.
Напускной самоуверенностью начальник полиции маскировал беспокойство, которое внушала ему эта история.
- Повторяю, я не вправе задерживать судно до окончания следствия. И даже если бы должен был оставить кого-нибудь в распоряжении правосудия, у меня не было бы оснований предпочесть одного другому и мне пришлось бы арестовать весь экипаж и всех пассажиров.
Капитан молчал. Мрачный и непроницаемый, он ждал, лишь иногда, приличия ради, утвердительно кивая головой.
В тумане запорхали мелкие снежные хлопья. Двери на пароходе без конца распахивались и захлопывались, повсюду гуляли сквозняки.
- На всякий случай я отправляю с вами своего инспектора. Это отчасти снимет ответственность и с меня, и с вас.
Без четверти четыре Петерсен еще расхаживал с начальником полиции вдоль кают, хотя команда уже приготавливалась к отплытию. Два лоцмана, которые будут сменять друг друга на мостике во время плавания вдоль норвежского побережья, поднялись на палубу. Одежда на них была меховая, сапоги на деревянной подошве, рундучки из потемневшего от времени дерева вскинуты на плечо.
На причале до сих пор торчало несколько зевак. Один из инспекторов на машине начальника полиции поехал за теплой одеждой. Его и ждали.
Говорить капитану с начальником полиции было больше не о чем, и они без особого интереса обменивались ничего не значащими фразами.
- Ваша пассажирка, должно быть, пользуется успехом. Еще бы! Одна среди стольких мужчин! К тому же она... как бы это сказать?.. очень пикантна. Прелюбопытная особа!
Старший помощник, не менее мрачный, чем капитан, занял свой пост на мостике и стоял, опершись о поручни и вглядываясь в туман. Белл Эвйен после визита полиции остался у себя в каюте. Шутрингер тоже. А вот Катя перебралась в салон - ее было видно сквозь иллюминатор. Держа между пальцами нефритовый мундштук, она раскладывала на столе пасьянс.