Стриптизерша ловким движением сбросила прозрачную блузку, и восторженные мужские возгласы помешали Лаврову услышать концовку фразы.
– Что? – переспросил он.
– Куда ты смотришь?
– На тебя.
– А по-моему, на нее. – Катя сидела к сцене спиной, но догадалась, куда направлен взгляд ее визави. – Кстати, вблизи девица страшненькая. Краска, блестки, силикон и солярий! За душой ни гроша, и больная мама в Конотопе, которой нужны деньги на лекарства.
– Откуда ты знаешь? – усмехнулся он.
– Можешь заменить Конотоп на Нижневартовск, а больную маму – на брата-инвалида. В остальном все сходится. Спорим?
– Ты злая.
– Циник и злюка! Чем не подходящая пара?
Лаврову стало неловко за нее. Он с удовольствием бы сбежал из этого заведения, стилизованного под игорный клуб. Впрочем, не исключено, что здесь имеется потайное казино для доверенных лиц. Где-нибудь за стеной или в подвальном зале, куда допускают только избранных.
– Давай уйдем, – предложил он Кате, но та вдруг откинулась на спинку стула и расплылась в любезной улыбке.
Лавров обернулся. К ним приближалась Дора под руку с мужчиной лет тридцати. Он был чуть выше ее, подтянутый, с короткой черной бородкой и орлиным носом. В манжетах его рубашки сверкали бриллиантовые запонки.
«Цирконий», – подумал сыщик и недовольно покосился на Катю.
– Генрих, мой жених, – с сияющим лицом объявила Дора. – Знакомьтесь.
Лавров представился с натянутой любезностью. Катя подала Генриху руку для поцелуя. На ее запястье переливался браслет с гранатами.
Едва Генрих коснулся губами руки Кати, Дора увлекла его прочь знакомить с другими гостями.
– Ты была права, это презентация, – буркнул Лавров, когда жених и невеста удалились. – Генрих похож на артиста.
– Вряд ли Дору выдадут за человека столь легкомысленной профессии.
– Кто ее родители?
– Отец занимается коммерцией, а мама – домохозяйка. В прошлом дикторша на ТВ. Дора была проблемным подростком: пила, погуливала. Мечтала стать стилистом, но так и не выучилась. Потом взялась рисовать. Организовала собственную выставку.
– На деньги папика?
– Не на свои же? Дора не работает. Прожигает жизнь в ночных клубах, тусуется на всяких богемных сборищах. Называет себя свободной художницей.
– Ты видела ее картины?
– Я не разбираюсь в живописи, но… по-моему, жуткая мазня. Курица лапой лучше нарисует.
Катя захихикала. Лавров с недовольной гримасой отставил в сторону коктейль – зеленоватую бурду отвратительного вкуса.
– Ну и гадость!
– Дорина живопись?
– Это пойло, которое ты попросила заказать.
– Извини. Я думала, тебе понравится.
Стриптизерша закончила танец и удалилась. Гости, разгоряченные эротикой и спиртными напитками, развлекались кто как мог. Лавров наблюдал за Дорой, которая всем по очереди показывала своего жениха. Она была под хмельком, Генрих поддерживал ее за талию. Если бы не он, невеста могла бы упасть. Дора качалась на здоровенных шпильках, как тонкое деревце на ветру.
– Она перебрала абсента, – заметила Катя.
– Я понял.
– Таким, как Дора, трудно найти общий язык с окружающими.
– А кто обещал легкую жизнь?
Лавров слушал болтовню Кати и сожалел, что сидит здесь, а не проводит время с Глорией в Черном Логе. Почему он отказался работать с ней? Верно, что худший из грехов – гордыня.
«Я не хотел быть мальчиком на побегушках, а превратился в мальчика по вызову, – корил он себя. – Катя наверняка рассчитывает продолжить вечеринку у себя в квартире. Я обязан проводить ее, а там…»
– О чем ты задумался?
– Интересная у тебя подруга, – выкрутился Роман.
– Знаешь, как ее полное имя? Айседора. Так звали жену поэта Есенина. Отец Доры в молодости зачитывался Есениным.
– Айседора была танцовщицей и трагически погибла. Она села в автомобиль, а ее шарф попал в колесо. Минута – и все было кончено.
– Шарф затянулся на ее шее? – удивленно спросила Катя.
– Да. Жуткая случайность.
– Жизнь – это рулетка! Так говорит Дора…
Генрих нервничал и постоянно оглядывался. У него пересохло в горле, и он выпил пару фужеров шампанского. Но тревога не проходила.
Дора заметила его нервозность.
– Что с тобой?
– Туфли жмут, – скривился жених. – Я натер ноги.
– Какие проблемы? Сними обувь и ходи босиком.
– В носках? – ужаснулся Генрих. – Здесь, в клубе?
– Можно без носков. В конце концов, мы – дети природы. Я охотно составлю тебе компанию.
Не дожидаясь его согласия, она рванула ремешки модных босоножек и осталась босиком. Ярко-желтые босоножки остались лежать на ковре, словно две птицы с длинными острыми клювами-каблуками.