В комнате она насчитала шестерых мужчин и женщин в деловой одежде. Некоторые разговаривали через гарнитуры, подключенные к мобильным телефонам; другие работали на компьютерах, но Либби не видела, что показывают экраны. К ней подошли двое сотрудников службы безопасности, облаченные с головы до пят в черное. У каждого одна радужная оболочка была чуточку обесцвечена, и Либби распознала в них смарт-линзы. «И почему это в наши дни все должно быть смартовое?» – подумала она. Быть может, Ния права и Либби самое место в мрачном Средневековье, хоть и без динозавров? Охранники сопроводили ее к столу.
– Положите личные вещи в эту коробку, – грубо потребовал один, и Либби подчинилась, положив свою сумочку, часы и мобильный телефон в коробку.
– Давненько я таких не видал, – заметил второй охранник, беря гаджет Либби, чтобы продемонстрировать коллеге. Попытался согнуть его негнущееся шасси, грозя сломать.
– Осторожно! – предостерегла Либби.
– Держу пари, она до сих пор и наликом пользуется, – присовокупил его коллега.
После рентгена сумочку ей вернули, а телефон и часы поместили в серебристый металлический шкафчик под столом. С помощью белых дисков, прикрепленных ремешками к ладоням, просканировали Либби с головы до пят в поисках записывающих устройств и средств связи. С удовлетворением убедившись, что ни тех, ни других нет, тот, что пониже ростом, достал из запечатанного пакета ватную палочку.
– Рот, – распорядился, мазнул ватным тампоном по ее языку и вставил его в цилиндрический контейнер размером с колпачок авторучки. Стоя с ним почти лицом к лицу, Либби заметила свое крохотное изображение, отраженное в его смарт-линзе, – наверное, взятое из ее государственной идентификационной карты вкупе с информацией, прочесть которую может только он.
– Говорите сюда, – продолжал он, поднося планшет к ее рту. – Имя.
– Либби Диксон, – сказала она, и на экране распознавания отпечатка голоса появилась зеленая галочка. – Я что, должна этим весь день заниматься? Не возьму в толк, как мои ДНК или голос могли сильно измениться за последние сутки.
– Правила есть правила, – отрезал охранник и сопроводил ее к очередной внушительной двустворчатой двери. Настучал код и подставил для сканирования собственный глаз, прежде чем двери распахнулись в просторный квадратный зал.
Внутри двое мужчин и две женщины собрались в углу под сводчатыми непрозрачными окнами, сквозь которые не выглянешь и не заглянешь. Стоя спинами к Либби, они лишь повернули головы при натужном звуке петель.
– Еще раз здравствуйте, – начала она с нервной улыбкой, не обращаясь ни к кому в отдельности. Те ответили кивками, не проронив ни слова, и продолжили свою беседу.
В точности та же недружелюбная, стерильная обстановка, что и вчера. В центре комнаты стояли полукругом четыре широких деревянных письменных стола, обращенных к трехсторонней стене, на которой Либби с трудом различала призрачные абрисы двенадцати телеэкранов, из них один намного больше остальных. В углу каждого значилось «вне доступа». По всему периметру комнаты шли стеновые панели из красного дерева.
Слева от Либби находились еще три стола, за которыми тихонько сидели двое мужчин, оба в смарт-очках. Перед ними лежали только планшеты, проецируя виртуальные клавиатуры на дымчатое стекло столешниц. Теперь, когда телефоны и планшеты обладают такими же ресурсами, как настольные компьютеры и ноутбуки, Либби и припомнить не могла, когда в последний раз видела те или другие.
Один из двоих был стенографистом, обязанным вести цифровые записи и печатать заметки обо всем, что обсуждается, как только начнется слушание дела. Второй отвечает за проекцию визуальных материалов на стену. И тот, и другой за весь вчерашний день не сказали и дюжины слов.
Не зная, куда себя деть, пока не пробьет девять, Либби достала булочку из бумажного пакета и отщипнула кусочек, чтобы пожевать.
– Тут употреблять пищу не положено, – фыркнула женщина с шотландским акцентом, в темно-синей клетчатой юбке и жакете под стать. Либби почувствовала, что краснеет, словно получила внушение от учительницы, и бросила перекус в металлический контейнер для мусора.
– Это только для бумаги, – присовокупила женщина.
Либби поискала другой мусорный контейнер, но тщетно, так что выхватила пакет из контейнера и сунула булочку обратно в свою сумочку. Внезапно на стене замигал зеленый свет.
– Хорошо, начнем? – произнес мужчина, оборачиваясь. Смерил Либби подозрительным взглядом с головы до ног, но попытался замаскировать это ханжеской улыбкой. Джек Ларссон – член парламента, кабинета министров и единственное лицо, которое Либби видела за пределами этой комнаты, когда он время от времени появлялся на телевидении. Направившись к столам, Ларссон насвистывал вступительные такты старой песни, знакомой Либби и называвшейся «Мне хорошо»[5]. Учитывая серьезный характер того, что им предстояло обсудить, выбор отнюдь не самый уместный.
5
Feeling Good – песня из мюзикла The Roar Of The Greasepaint – The Smell Of The Crowd, наибольшую известность приобрела в исполнении американской певицы Нины Симон.