Попыткам правителей усиливать контроль над колониями и колониальными элитами препятствовали несколько факторов, помимо отсутствия у них ресурсов и инфраструктурных возможностей. Прежде всего, правители осуществляли лишь ограниченную власть над элитами-соперниками в метрополии. Древние правители обладали тем, что Манн называет «деспотическими полномочиями, [которые были] фактически неограниченными»,[40] т. е. императоры могли обобрать или уничтожить любого человека, который становился их мишенью. Но если императоры не сохраняли поддержку или по меньшей мере спокойствие большинства представителей элит метрополии, это провоцировало восстания, а сохранять поддержку и спокойствие элит императоры могли, лишь делясь плодами своих завоеваний и власти. Кроме того, каждому правителю требовалось обогащать лояльных ему лиц при дворе, чтобы избежать дворцовых переворотов или убийства, а также отдавать колониальным элитам значительную часть местных излишков, чтобы гарантировать, что они не поднимут восстание. Эти требования к выживанию погружали древние империи в постоянный фискальный кризис. Даже во времена относительной финансовой стабильности этим империям не хватало как ресурсов, так и технологических средств для выстраивания инфраструктуры, которая позволила бы правителям создать собственные организации, способные собирать налоги или править завоёванными территориями, не завися от вооружённых сил или местных элит.
Во-вторых, до того прогресса в перевозках и коммуникациях, который был достигнут в XIX веке, древние империи, а фактически и все политии сталкивались с жёсткими логистическими ограничениями в ведении военных кампаний в течение большего времени, чем несколько дней марша от внутренней базы. Их возможности в перевозке припасов были крайне ограниченными, в особенности в тех местах, куда нельзя было напрямую попасть морем на кораблях. Животные в человеческом обличье за неделю съедали больше, чем могли унести на себе. В результате армиям приходилось кормить и себя, и свою скотину, одновременно с боевыми действиями грабя хозяйства крестьян и городские склады. Это ограничивало войны и завоевания оседлыми сельскохозяйственными территориями, где имеющиеся излишки могли обеспечивать достаточно продовольствия для пропитания и крестьян, и мародёрствующих войск. В результате либо усилия армий концентрировались на насилии, убийствах и грабеже в расчёте на то, что местные жители, устрашённые показательной жестокостью военных, будут платить дань после их ухода, либо же военные оставались на завоёванных территориях. В последнем случае коммуникация с правителями в метрополии была лишь эпизодической, а контроль с их стороны — ограниченным. Это означало, что постоянно проживавшие в колониях администраторы обладали значительной степенью автономии от метрополии, а солдаты и гражданские чиновники со временем устанавливали семейные и экономические связи с местным населением.
Географическая, коммуникативная и организационная удалённость колоний от метрополии также означала, что до Нового времени колониальные элиты оказывали мало влияния на экономику и политику метрополий. Со временем связи колониальных элит с элитами метрополий сокращались по мере того, как завоеватели смешивались с местными элитами, о чём уже говорилось. Отсталые экономики колоний не являлись значимыми рынками для производителей в метрополиях. Колонии отправляли в метрополии сырьё и рабов. Поскольку эти поставки то увеличивались, то сокращались, экономика метрополий переживала взлёты и падения, однако действия элит в колониях не приводили к изменениям классовых отношений и уровня производства в метрополиях.[41]
41
Масштаб осуществления контроля, достигнутый римлянами, спустя полторы тысячи лет был не слишком превзойдён в Османской империи. Подобно римлянам, «османы хорошо понимали пределы своего владычества в части как подконтрольного им географического охвата, так и ограниченной людской силы, поэтому они сформировали империю, основанную на организационном разнообразии… принимая множество систем правления, множество установленных в договорном порядке границ, законов и судебных учреждений, форм управления доходами и религиозного разнообразия» (Karen Barkey,