На ее лице – толстый слой зеленой, аквамариновой, бирюзовой косметики, приклеена также мушка изумрудного цвета. На теле желтый бюстгальтер с нарисованными розовыми сосками; кружевные банты, отделанные оборками, свисают с бюстгальтера. Ярко-зеленый полукорсет с красными розочками облегает талию. Поверх корсета, наполовину скрывая его, надета проволочная конструкция, обтянутая розовой стеганой материей с блестками. Конструкция имеет сзади удлинение, образующее усеченный фюзеляж в виде длинного птичьего хвоста, к которому прикреплены длинные желтые и ярко-красные искусственные перья.
Вздувается колоколом достигающая колен прозрачно-шелковая юбка. Она не скрывает пояс с резинками и полосатые желто-темно-зеленые трусики, белые бедра, одноцветно-черные чулки с зелеными стрелками в виде музыкальных нот. На ногах ярко-синие туфли на высоких каблуках бирюзового цвета.
Бенедиктина одета так для выступления на Фестивале народного творчества; недостает только шляпки, в которой она будет петь. Несмотря на все, она много раз высказывала, среди прочих претензий, обвинение в адрес Чиба, что тот вынудил ее оставить сцену, из-за чего она упустила свой шанс добиться громкой славы.
С нею пять девушек, им всем от шестнадцати до двадцати одного, они пьют по (сокращенное название попводяры).
– Бенни, надо бы поговорить наедине, – говорит Чиб.
– Зачем? – У нее прелестное контральто с гадкими интонациями – следствие дурного настроения.
– Ты пригласила меня сюда, чтобы разыграть сцену на публике? – спрашивает Чиб.
– Боже праведный, все сцены для публики и созданы! – кричит она пронзительно. – Послушайте его! Он хочет поговорить со мной наедине!
Он вдруг понимает, что она боится оказаться наедине с ним. Более того, она вообще не выносит одиночества. Теперь он знает, почему она всегда настаивала, чтобы дверь спальни оставалась открытой и пусть подруга Бела будет поблизости. В пределах слышимости. И видимости.
– Ты говорил, что только поласкаешь меня пальцем! – кричит она. И показывает на свой слегка округлившийся живот. – У меня будет ребенок! Грязная сладкоречивая скотина!
– Зачем ты врешь? – говорит Чиб. – В тот момент ты говорила, что тебе нравится, ты любила меня.
– Любила! Он говорит о любви! Откуда, к черту, я могу помнить, что я там говорила, ты так меня завел! И ведь я не говорила, чтобы ты засовывал его в меня! Я не могла такого сказать, не могла! И вообще, что ты со мной сделал! Так сделал, что я целую неделю едва ноги переставляла, скотина! Боже мой!
Чиб вспотел. За исключением бетховенской «Пасторали», льющейся из фидео, в комнате царит тишина. Его друзья ухмыляются. Гобринус, отвернувшись, пьет виски. Мадам Трисмегиста тасует карты и портит воздух, испуская из себя адскую смесь пива и лука. Подруги Бенедиктины разглядывают свои длинные, как у китайского мандарина, ярко наманикюренные ногти или едят глазами Чиба. Они разделяют ее негодование и обиды, и она отвечает им тем же.
– Я не могу глотать эти таблетки! Меня выворачивает после них, и дергается глаз, и месячные начинаются не вовремя. И ты знаешь об этом! Я не выношу, что в матке у меня что-то постороннее! И вообще, ты наврал мне! Ты говорил, что принял таблетку!
Чиб видит, что она противоречит сама себе, но нет смысла отыскивать какую-то логику. Она в неистовстве, потому что беременна; ей не хочется всех тех неудобств, связанных с абортом, и она жаждет отомстить ему.
Но каким образом, – ломает голову Чиб, – как же она смогла забеременеть в ту ночь? Ни одна женщина, даже самая плодовитая, не смогла бы зачать тогда. Должно быть, ее трахнули до или после того. Однако она божится, что все произошло в ту ночь, в ту самую ночь, когда он был
Рыцарь пылающего пестика, или пена, пена на просторе
– Нет, нет! – кричит Бенедиктина.
– Почему? – спрашивает Чиб. – Я люблю тебя. Я хочу жениться на тебе.
Бенедиктина визжит пронзительно, и ее подруга Бела, там, за дверью, вскрикивает:
– В чем дело? Что случилось?
Бенедиктина не отвечает. Негодуя, сотрясаясь всем телом, словно в приступе лихорадки, она выпрыгивает из кровати, отпихнув Чиба. Она бежит к маленькой яйцевидной ванной, он бросается следом.
– Надеюсь, ты не собираешься сделать то, что, мне кажется.... – говорит он.
Бенедиктина стонет:
– Ты – мерзкий недоносок, сукин сын!
В ванной она тянет на себя панель в стене, и та превращается в полку. На ней, примагнитившись к полке донышками, стоит ряд баллончиков. Она хватает высокую, тонкую банку сперматоцида, садится на корточки и вставляет ее себе между ног. Она нажимает кнопку на донышке, и баллончик исторгает пену с шипением, которое не заглушается даже плотью, облегающей разбрызгиватель.