- Прошу извинить. Но вы так похожи, - сказал Бек тоже по-английски, неловко опуская протянутую руку. - Прошу меня извинить, мистер Гартвиг.
Гартвига окружили судовые врачи. Они все были тут: терапевт Егоров, и хирург Березовский, и даже стоматолог, милейшая Ольга Петровна. Врачи подхватили Гартвига под руки и повлекли к себе в лазарет.
Сергей Сергеевич ушел с капитаном и начальником экспедиции, чтобы рассказать о полете. Техники и вахтенные матросы под руководством Локтева начали возиться с дирижаблем. Толпа любопытствующих окружила Костю и наших лаборантов, чтобы узнать, как мы нашли Гартвига. А я спросил у Бека, отведя его в сторонку:
- Казимир Павлович, с кем это вы его спутали?
- Очень неловко получилось, - покачал он головой. - С одним химиком, учеником и главным помощником известного профессора Бейлера из Западной Германии.
- Чем он прославился?
- У него много работ по гидрохимии, особенно по растворам газов в воде. А последние годы мы с ним занимались, можно сказать, одной проблемой разумеется, параллельно, самостоятельно: как добиться, чтобы с обычными аквалангами нырять на большие глубины. Искали, какие газовые смеси для этого нужны...
- Припоминаю, - обрадовался я. - Вроде бы он открыл какую-то смесь и, пользуясь ею, опускался чуть ли не на километр.
- Да, - хмуро кивнул Казимир Павлович. - Бейлер любит рекламу, есть у него такая слабость. И свою смесь он засекретил, чтобы получше заработать на ней, а может, и по каким-то другим причинам. У них ведь особые условия работы. Как же я обознался? Хотя у меня великолепная память на лица. И фамилия у этого ученика Бейлера такая запоминающаяся: Грюн - "зеленый", Питер Грюн.
- Нет, это Ганс Гартвиг, - сказал я. - Он был на "Сперри" механиком. Его среди других рыбаков, считая уже погибшим, вчера по радио поминали в молитве.
- Ну что же, бывают поразительные сходства, - кивнул Бек. - А что случилось с катером?
- Его опрокинула огромная волна и произошел внезапный взрыв. Видимо, спасся один Гартвиг. Мы толком не могли его расспросить, не зная немецкого. Может, вы с ним потом побеседуете?
- С удовольствием. Но только вряд ли медики его быстро выпустят.
Судовые врачи часто ворчат, что мы оставляем их без работы. Теперь они прочно завладели Гартвигом, уложили его в лазарете в отдельный бокс и никого к нему не подпускали. Разрешили только недолго побеседовать с ним капитану и начальнику экспедиции. Переводчиком был наш главный полиглот, второй штурман Володя Кушнеренко, знающий шесть языков. Потом он рассказал нам с Волошиным:
- Говорит, о причине взрыва понятия не имеет. Вокруг по воде разлился и загорелся мазут. Гартвиг поскорее задраил люк, включил систему водяного защитного орошения и двигатель. Отойдя на безопасное расстояние, он якобы снова открыл люк и целый день плавал, не удаляясь от места гибели, кричал и подавал звуковые сигналы сиреной, но безрезультатно.
Ничего нового Гартвиг, в общем, не рассказал.
- В примечаниях к лоции указано: только за последние три года в этих водах погибло семьдесят пять тунцеловных катеров, - помолчав, добавил Володя. - И все главным образом из-за плохой остойчивости. Даже в небольшой шторм опрокидываются. На это времени немного надо. Две-три минуты - и готов. Крепко повезло этому Гартвигу. Из такого переплета выкарабкаться! Неудивительно, что он от пережитого вроде малость рехнулся. Плачет, старушку-мать поминает, крестится.
- Что же с ним решили делать? - спросил Волошин.
- Передадим на первое встречное судно, какое будет направляться в любой ближайший порт. Так решил кэп. Ну а если дня два-три никого не встретим, придется доставить его на берег на дирижабле.
- Не могли на мину случайно напороться?
- Вряд ли, - покачал головой Володя. - Уже лет двадцать в здешних водах подобных случаев не было. Тут море чистое.
- Море чистое, а место нечистое...
На следующий день мы совершили еще один полет в район, где предположительно погиб "Сперри". Вдруг все же чудом спасся еще кто-нибудь, кроме Гартвига? Однако справедливо кто-то сказал: чудеса потому и называются чудесами, что не повторяются... Мы кружили над океаном целый день и ничего не нашли.
Возвратившись, мы уже не застали Гартвига на "Богатыре": его передали на встретившийся английский лайнер, шедший на Багамы.
Сергей Сергеевич огорчился:
- Жалко, не удалось с ним побеседовать подробнее.
- А по-моему, от расспросов все равно толку было бы мало, - сказал я. Слишком он потрясен пережитым.
- Точно, - поддержал меня Костя. - Хотите верьте, хотите нет, а был у нас в Одессе такой случай. Идет как-то один старый докер по пирсу, не буду называть его фамилию, и видит: барахтается в воде человек и орет во весь голос по-английски: "Помогите! Помогите!" Оказывается, один раззява-англичанин со своего шипа за борт свалился и пузыри пускает. Ну докер, конечно, остановился, посмотрел и спокойненько так говорит: "Чего кричишь, дура? Плавать нужно было учиться, а не иностранным языкам". И пошел дальше. Так и с этим Гартвигом.
Когда общий хохот стих, Сергей Сергеевич сказал, сочувственно покачав головой:
- Каких только случаев не бывает в Одессе, - и все захохотали снова, а Костя громче всех.
В тот же день начальник экспедиции с явным облегчением распорядился разобрать дирижабль и с утра всем приступить "к нормальной работе по графику"...
Мы втянулись в строго размеренный судовой режим. Каждое утро нас будил голос вахтенного штурмана, зычно раздававшийся из динамиков внутрикорабельной связи, выключить которые, к сожалению, было невозможно:
- Судовое время семь часов, команде вставать. Доброе утро, товарищи! Сегодня понедельник, пятнадцатое сентября. Температура воздуха плюс двадцать шесть градусов, температура воды также двадцать шесть градусов...
Но "Бермудский треугольник" продолжал настойчиво напоминать о своих загадках. В радиопередачах, которые мы слушали, обсуждались причины возникновения гигантской волны, потопившей "Сперри", но не отмеченной береговыми станциями оповещения. Наверное, Гартвиг много нарассказал и репортерам, только газеты до нас не доходили.