И, кажется, даже эту безнадёжную болезнь Дианы дочь воспринимала исключительно как очередную невыполнимую задачу, своего рода личный вызов её настойчивости.
— Давай я быстренько приготовлю что-нибудь лёгкое для нас, а ты мне лучше расскажи, как прошла сегодняшняя процедура, — попросила Яна, заглядывая в холодильник, пока мама тихонько любовалась ей со стороны. — Как ты себя сейчас чувствуешь?
Блуждающая улыбка медленно сползла с лица Дианы. Приглушённая лекарствами боль вяло завозилась в животе, сжимая внутренние органы острыми когтями. Даже история с присланным зубом как-то незаметно сдвинулась на второй план и забылась.
— Всё по-прежнему, Яночка, — наблюдая за хозяйничающей на кухне дочерью, призналась Диана. — Тяжело. Плохо. Ты знаешь, вряд ли я смогу до конца пройти этот курс. Сегодня вон едва доковыляла обратно до дома… Как какая-то немощная старуха, честное слово…
— Нет, мама. Нужно пройти обязательно. А потом ещё кое-что попробуем, если не поможет. Мне тут на работе по знакомству дали телефон одного бурятского шамана. Говорят, он и на «Битве Экстрасенсов» был, представляешь? Да сам ушёл, сказал, что энергетика там, на шоу, дурная.
— Да неужели?
— Ага. И я хочу позвонить ему на выходных, рассказать о тебе. Может, получится договориться.
— Яна… — тихо позвала мама.
— С шаманами мы с тобой ведь ещё не связывались. А я в интернете почитала, что все эти шаманские энергетики — очень мощная штука. Звуки бубна, песнопения, пляски — исцеляет многих!.. — продолжала вещать Яна, нарезая овощной салат и одновременно отправляя в микроволновку отварную куриную грудку.
— Яночка, — ещё раз позвала Диана.
— А?.. Ты что-то сказала?
— Яна, может, хватит?
— Что «хватит»? — не поняла дочь, не отвлекаясь от огурцов.
— Всё хватит.
Мягко звякнул нож, когда Яна положила его на разделочную доску и повернулась лицом к матери. Диана постаралась придать себе спокойный смирный вид.
— Хватит терзать себя и меня, — мягко и осторожно произнесла она. — Мне тяжело. Я устала. И ты жизни сама не видишь, всё бегаешь со мной. Давай закончим это, а? Просто дай мне тихо дожить отмеренное время на паллиативах…
— Нет! — чересчур резко оборвала её Яна, вскидывая голову. — Да как ты только можешь говорить о подобном, мама?! Нужно бороться до конца!
— У меня сил уже нет.
— У меня есть! Я буду бороться за нас обеих!
Она вдруг подбежала к матери, присела и схватила её ледяные бледные пальцы, крепко сжимая их в своих ладонях, как часто делала в детстве, когда ей хотелось тепла прикосновений.
— Не надо так! Не сдавайся. Я же не сдаюсь. Я попробую что угодно, поеду, куда надо, отдам последние деньги — всё ради того, чтобы ты выздоровела, мама! Не надо, не опускай руки, не бросай меня!
Яна прижалась сухими губами к костяшкам Дианы.
— Яночка…
— Нет, мама. Я тебя не отпущу, даже не проси. Ты всё, что у меня есть, ты — моя жизнь. И ты не можешь вот так просто сдаться, позволив болезни победить. Мы с тобой обязательно найдём способ вылечить тебя. Обязательно. Верь мне, мама. Пожалуйста, верь мне. И будь со мной.
Диана, чувствуя, как сжимают горло подступившие слёзы, лишь слабо кивнула.
Разве могла она бросить свою девочку одну, когда та так в ней нуждалась?
В очереди возле кабинета химиотерапии, как всегда, собрались сплошь знакомые лица. Сплетни лились рекой, так и норовя выйти из берегов. Тесный коридор с рядами одинаковых лавочек по обеим сторонам был забит битком, а на гвалт голосов из кабинета постоянно выходила немолодая желчная медсестра Танька и грозно шикала на пациентов.
— Ведите себя тише! Невозможно работать!
Сидящие в очереди на несколько минут приглушали голоса, но потом, вновь ввязавшись в популярные здесь споры на медицинские темы, либо добившись от импозантного завсегдатая дяди Вани очередного непристойного анекдота, заполняли пространство коридора прежним уровнем шума и квакающими смешками. Чтобы через четверть часа Танька в который раз выместила на них своё раздражение.
— Вы у меня доиграетесь! Так иглу засажу каждому, чтоб надолго запомнили, здесь вам не цирк — не повышайте голос!
— Ага, доиграемся, как же! — крякнула полненькая Антонина Михайловна, едва медсестра вновь скрылась в кабинете, с грохотом захлопнув за собой дверь. — И так уже живого места нигде нет.