Если их прочтут и выяснят, какую тему он втихую приватизировал в сумятице реорганизаций, переименований и дроблений Конторы, финал ясен: естественная и внезапная смерть от инфаркта или в автокатастрофе. Портрет в чёрной рамочке при входе в Лабораторию, и у «Проекта-W» появится новый куратор.
Подавляющее большинство сотрудников, надо думать, и не поймёт, что произошло, — будут работать, как работали, каждый над своим кусочком проблемы, не складывающимся в цельную картину… А те, кто поймёт, такие как Капитан, тоже не заживутся…
Генерал медленно протянул руку и снял трубку с телефона. Подержал несколько секунд и осторожно положил обратно.
В Конторе были два человека, сидевшие выше его и знавшие, чем занимается Лаборатория. Знавшие, разумеется, неофициально. Визирующие липовые планы и отчёты по относительно безобидным исследованиям — но всегда готовые принять участие в дележе дивидендов, кои должна была принести главная, скрытая от всех тема.
В их негласно определённые обязанности входило прикрытие Генерала и Лаборатории в случае возможных неприятностей. Весь вопрос в том, сочтут ли они неприятностью исчезновение биологической бомбы средней мощности? Или посчитают это за катастрофу, после которой легче и проще плюнуть на возможные прибыли и списать в расход и Генерала, и всю его затею?
Стоп, сказал себе Генерал. Я заразился от этих паникёров… Зачем во всех построениях исходить из того, что бомба непременно взорвётся? Ведь может, может проклятый контейнер с 57-м кануть тихо и бесследно, как пятак, выпавший в прореху кармана… Или, на худой конец, появятся один-два объекта, которых можно будет без огласки ликвидировать и забрать трупы для исследования в Лабораторию…
Нет, этот вариант слишком хорош, чтобы рассчитывать дальнейшие действия, исходя из него… И всё же он единственный, дающий неплохие шансы.
Итак: составленный много лет назад именно на такой случай план мероприятий в действие не приводить; при осложнениях задействовать старших коллег-нахлебников втёмную, ни в коем случае не открывая весь расклад. Привлечь на самом раннем этапе — так, чтобы увязли как можно глубже, чтобы дрались за проект в полную силу, чтобы боялись потерять всё…
А на самый крайний случай подготовить безопасную дорожку для отхода… Экс-специалисты тайных войн живут порой за бугром не так уж и плохо, мемуары пописывают… Если их не найдут и не уничтожат… Не об этом, конечно, мечталось, но…
Он открыл тощую синюю папку, освободил зажим. Покрытые густой машинописью листки — секретный план оперативных мероприятий с привлечением всех возможных служб — исчезали в тихо жужжащей бумагорезке.
Генерал смотрел на растущую кучку бумажной лапши и думал, что время планов прошло, что придётся отвечать на подкидываемые жизнью проблемы сплошными импровизациями.
Экспромты и импровизации он ненавидел.
На самом деле день не был пасмурным, лишь показался таким проснувшемуся Колыванову — солнце, клонясь к закату, светило с другой стороны дома. И сейчас резануло по глазам, привыкшим к полумраку гостиной.
Вышедший на крыльцо Колыванов зажмурился и вполголоса взвыл. Чёрт, почти как на родине, в Волгоградской области, в знойном и прокалённом июле… И жажда точно такая же… Он дёрнулся было назад — надеть солнцезащитные очки, но тут же передумал затевать ещё одни поиски. И двинулся к пруду, не глядя по сторонам и ничего не замечая вокруг в слепящем глаза сиянии.
Вообще со зрением Колыванова творилось нечто странное, многого он сегодня не видел — ни липких глинистых следов на крыльце и полу гостиной, ни валявшейся чуть в стороне от крыльца собственной джинсовой рубашки (точнее, рваных клочьев, в которые она превратилась), ни своих грязных и исцарапанных босых ног.
Или не хотел видеть.
Или не мог.
А солнце, кстати, ничем о Сахаре или Каракумах и не напоминало — нежаркое ласковое майское солнце, светящее сквозь лёгкую дымку-марево…
Колыванов брёл медленно, опустив взгляд, прикрывая лицо ладонью. Яркий блеск под ногами заставил нагнуться — надо же, часы… Только несколько секунд спустя понял, что это его «ролекс». Или всё же чужой? Перевернул тыльной стороной, долго всматривался в дарственную надпись — буквы упорно не складывались в слова, словно за одну ночь он напрочь позабыл грамоту… Металлический браслет, по уверениям рекламы — не способный порваться ни в какой ситуации, лопнул-таки пополам — Колыванов, не обратив на это внимания, равнодушно сунул «ролекс» в неглубокий задний карман. Часы тут же выпали, незамеченные, — было не до них.
Приступ повторялся…
Глава VII
На этот раз болели не только зубы, отдавая толчками в голову, хотя и началось опять с челюстей. Все кости: руки, ноги, позвоночник, рёбра пронзило крайне неприятное ощущение — словно их вытягивали на дыбе. На дыбе, понятно, ему висеть не приходилось, но сломанная в десятом классе нога Колыванова, помнится, испытывала на вытяжке как раз такие ощущения.
Вернуться, скорее вернуться к проверенному лекарству — он уже развернулся и поспешил обратно к дому, но тут же остановился, донельзя удивлённый — боль была какая-то не такая.
Неправильная.
Казалось, вернулись ощущения позабытого было, но сейчас всплывающего в памяти сна: собачьи клыки рвут тело, он всё чувствует и понимает, что должно быть больно, и это действительно больно — но боль существует только в мозгу и только как понимание — не раздирает и не выворачивает наизнанку нервные окончания…
Примерно так всё происходило и сейчас — организм исправно сигнализировал, что с ним не всё в порядке, что происходит что-то неладное; мозг исправно принимал и фиксировал эти сигналы… И всё. Ничему, по большому счёту, такая псевдоболь не мешала. Колыванов не стал анализировать странные ощущения и задумываться, следствие это или нет алкогольной анестезии.
Просто поспешил к пруду…
Удочка тихо и спокойно лежала на воткнутой в берег рогульке. Казалось, рыболов наживил и забросил её, отойдя по спешному, но недолгому делу.
Этим мирная картина и исчерпывалась. Матерчатое сиденье опрокинутого складного стульчика разодрано пополам; круглая коробочка с червями втоптана в прибрежную грязь. Рядом валяется трёхлитровая стеклянная банка — вода давно вытекла, два тускло поблёскивающих карасика с палец размером не шевелятся…
Колыванов с трудом сглотнул комок в горле — жажда усиливалась, язык и небо казались облепленными раскалённым наждаком. Он едва удерживался от дикого желания опуститься на колени и напиться воды из пруда — сладковато пахнущей илом и покрытой кое-где крохотными островками ряски. Он смотрел на эти островки, медленно дрейфующие по ветру, — смотрел долго, очень долго. Потому что не хотел обернуться и…
И всё-таки повернулся и пошёл к самому дальнему концу участка, где сквозь бурые стебли прошлогодней полыни что-то смутно синело.
Куртка, это Сашина куртка… ему надоело ловить малявок, солнышко припекло, сбросил куртку и убежал играть к Бойчевским… у них там мальчик и девочка, почти ровесники Саши… заигрался… там и пообедал… пора звать домой…
Это была Сашина куртка. Но он её не скидывал и к Бойчевским не убегал. Когда Колыванов увидел то, что увидел, ему захотелось встать на четвереньки и завыть во весь голос.
Так он и сделал.
— Это ещё кто? — по привычке спросил у Филы Горянин, увидев выходящую из колывановского дома сильно ссутуленную, даже сгорбленную фигуру.
Фила, ясное дело, ничего не ответила. Горянин заглушил двигатель, выпустил из салона собаку. Незнакомец направлялся в их сторону. Фила, засидевшаяся в машине, рванула куда-то в глубь участка.
Хм… Миша вроде не собирался сегодня привозить строителей, подумал Горянин. Тяжело перешагнувший оградку человек приблизился, и Денис с удивлением узнал Колыванова. Даже не столько узнал, сколько угадал в искажённых чертах. Мелькнула шальная мысль, что у Миши Колывано-ва, учредителя и директора торговой фирмы «Орион-Трейд», есть брат-близнец, существование коего он тщательно скрывал от Горянина все пятнадцать лет знакомства. И этот блудный родственник объявился после недельного, а то и больше, запоя — грязный, обросший, пошатывающийся, с воспалёнными глазами… Сильно исцарапанный — колючая щетина на подбородке в запёкшейся, почерневшей крови. И босой. Но это был Миша. Чужой и совершенно на себя не похожий. Алкогольный перегар ощущался метра за три — и ещё какой-то резкий, незнакомый и неприятный запах…