— Я жив, значит должен быть там, — сказал Пастер и отправился в Алэ.
Он вернулся оттуда едва держась на ногах и тотчас же слег. У него случилось небольшое мозговое кровоизлияние, уже не первое и — увы! — не последнее. Но всякий раз какое-нибудь событие поднимало его с постели, вливало на время силы, и он снова оживал, чтобы через несколько дней или недель опять почувствовать себя больным и обессиленным.
Утешением были для него письма. Они шли со всех концов земли, и он с ангельским терпением отвечал на них. Наука так долго была беременна микробиологией, что теперь, когда она, наконец, разродилась ею, эта новая отрасль медицины развивалась с поразительной быстротой и энергичностью. Микробиологией занимались везде, и трудно было уследить за ее успехами. Пастеру помогали его верные друзья — Ру, Дюкло, Мечников. Часто, когда к нему обращался кто-нибудь из посетителей с вопросом, на который он сам не в состоянии был ответить, он отсылал к этим троим и был спокоен — от них-то человек получит исчерпывающие сведения.
Вечера он проводил вдвоем с мадам Пастер. Она читала ему стихи и романы; но больше всего Пастер любил мемуарную литературу.
В один такой тихий вечер чтение было прервано приходом Мечникова.
— Я принес приятную новость, — весело сказал Илья Ильич, — вам собираются устроить грандиозное чествование по поводу вашего семидесятилетия.
Пастер оживился и растроганно произнес:
— Я рад. Что еще остается нам, немощным старцам, как не радоваться, что тебя не забыли и всё еще любят…
Чествование действительно было грандиозным.
В огромном зале Сорбонны не хватало мест. Галерея, все кресла, проходы были переполнены. Представители разных наук со всего цивилизованного мира приехали в этот день, 27 декабря 1892 года, приветствовать великого человека. Студенты, учащиеся лицеев и школ стояли густой толпой. Представители всех пяти Академий Франции, всех ее обществ и учреждений, все ученые, когда-либо работавшие у Пастера, все его нынешние сотрудники и ученики с волнением ждали прихода юбиляра.
Сильно хромая на левую ногу, вошел он под руку с президентом Французской республики. Оркестр заиграл торжественный марш, и медленно прошествовал полководец науки Пастер через весь зал к маленькому столу, на котором делегаты из разных стран складывали свои адреса.
Пастер посмотрел на этот столик, и ему бросились в глаза среди многочисленных папок те, на которых стояли русские, знакомые по начертанию буквы. Шестьдесят приветствий прислали из России: от правительства, обществ и отдельных лиц. Пастер смотрел на эти буквы, и глаза его затуманивались. Потом он поднял голову, оглядел зал медленным, благодарным взглядом.
На эстраду вышел министр просвещения Дюпюи.
— Кто может определить, чем обязана вам жизнь сейчас и чем она еще будет вам обязана со временем? — начал он. — Наступит день, когда новый Лукреций прославит в поэме «О природе» бессмертного учителя, гениальность которого оказала столько услуг человечеству…
Президент Академии наук вручил Пастеру медаль, специально вычеканенную к этому дню. Выступали академики и представители университетов, выступали иностранные ученые. Лица мелькали перед глазами, и Пастер не в состоянии был уже уловить содержание всех речей. Но вдруг он напряженно прислушался и выпрямился: на трибуне стоял Листер.
— Вы подняли завесу, которая в течение столетий скрывала происхождение инфекционных заболеваний, вы открыли и доказали их микробное происхождение…
Чем больше говорил Листер, тем больше морщин разглаживалось на лице Пастера. Следя за этой речью, он вспоминал те дни, когда впервые прочел о трудах английского хирурга, когда потом стал ходить по госпиталям и больницам и впервые по-настоящему столкнулся с медициной. Он был бесконечно благодарен Листеру за его статьи и за его антисептику, за его письмо к нему, Пастеру, и за то чувство невыразимой радости и гордости, которое принесли ему эти письма и статьи в тяжелые, мучительные дни…
Между тем на трибуне выступающие сменяли один другого. Некоторые делегаты читали свои адреса и складывали их на маленький столик, возле которого сидел Пастер.
— Вы счастливее Гарвея и Дженнера. Вы видите победу ваших доктрин, и какую победу!.. Разве не вы указали медикам способ предохранить города, народы, континенты от самых страшных бичей человечества? Разве мало жизней вы вырвали из когтей смерти, болезни, нищеты, этих неизбежных спутников эпидемий, которые, не будь вашей помощи, унесли бы за эти десять лет сотни тысяч жертв?