Письмо сестры Варвары из Ассерна 29 июня 1904 года О. Н. Трубецкой: «Дмитрий начал брать ванны. К счастью, он в довольно хорошем настроении. Теперь более чем когда-либо занят Андреем Боголюбским и постоянно его обсуждает»[7]. В июле 1907-го она снова пишет о брате с Рижского взморья: «Дмитрий занимается почти исключительно римской историей и почти не купается, так как стоит холодная погода»[8]. Одновременно об этом пишет и отец (письмо от 12 июля 1907 года О. Н. Трубецкой): «…Дмитрий начал третьего дня купаться в море. С ним приходится постоянно воевать, чтоб его заставить расстаться с книгами и с комнатою. Он себе назначил определенное число часов в день на свои занятия и ни за что не хочет поступиться ими для прогулок»[9].
И в августе 1907 года выбор Дмитрия между прогулками и занятиями продолжает беспокоить семью. Варвара вновь пишет: «Сегодня отправляемся на Аа (река) и будем кататься на парусной лодке. Дмитрий же, к сожалению, мало бывает на воздухе и все занимается в своей комнате, так что перед прогулками идут торги. Он составил себе расписание и педантично его исполняет, а тут как раз так нельзя делать, потому что дождь, и надо пользоваться солнцем для прогулок». В 1908 году и сестра, и отец с радостью отмечают, что в Измалкове он каждый день в 6 утра отправляется кататься верхом.
Достаточно полное представление об интересах и занятиях Дмитрия в последние предуниверситетские годы можно составить по его письму Н. С. Трубецкому летом 1907 года:
«Милый Котя!
Пишу тебе это письмо в надежде, что ты не оставишь меня без ответа <…> Мне бы очень хотелось знать, чем ты теперь занимаешься. Читаешь ли ты Челпанова, если читаешь, то как он тебе нравится? Я в нем до известной степени разочаровался: теория познания Беркли изложена у него довольно туманно[10]. Наоборот, Вундта, которого я раньше ругал, я теперь начинаю все более и более ценить. Он дает именно то, что должно быть, на мой взгляд, во вступлении в философию, систематическое обозрение важнейших философских доктрин в исторической перспективе. Исторический метод в значительной мере облегчает, по-моему, усвоение философских систем, ибо они возводят нас совершенно незаметно от простого к более сложному, от наивных натурфилософских построений Фалеса к философии Канта и Гегеля. Наряду с Вундтом продолжаю изучение Платона, на днях прочел Федона и еще раз возмутился софизмам этого врага софистов. Думаю приняться за чтение Аристотеля <…> Помимо философии, которой я уделяю сравнительно немного времени, занимаюсь римской историей. Насколько я помню, ты довольно отрицательно относишься к римской истории, да и вообще не любишь римлян. Мне же, наоборот, чем больше я изучаю их историю, тем все более они становятся симпатичнее в противоположность легкомысленным грекам. Для научного изучения разработанная до деталей римская история удобнее, чем история какого бы то ни было другого народа. Но довольно обо всем этом. Несколько слов на злобу дня. Каков Столыпин! Я от него вовсе не ожидал, чтоб он распустил Думу»[11]. Революционные события 1905 года для современников Самарина и Пастернака были важным этапом в осмыслении, определении политических взглядов и пристрастий. Интересно сопоставить то, что мы знаем в этом плане о Пастернаке и Самарине.
Федор Дмитриевич был доволен, что дети его в Измалкове оказались изолированными от московских революционных событий. 20 октября 1905 года он пишет Ольге Николаевне Трубецкой: «…Ты себе представить не можешь, как я счастлив, что еще не переехал в Москву. Здесь дети, даже Дмитрий, сравнительно мало испытывают те волнения, через которые все проходят в Москве и в других больших городах. Они предпочитают правильно и усердно заниматься, ходят гулять, насколько позволяет погода, и далеко не вполне отдают себе отчет в том, что происходит. В Москве же их нельзя было бы даже выпускать из дому, но они были бы все-таки охвачены общим тревожным настроением, и это особенно отразилось бы на Дмитрии. Едва ли он в состоянии был бы правильно учиться»[12].
Вспомним здесь, что Пастернак как раз не был отделен от революционных волнений. По воспоминаниям брата – A. JI. Пастернака, однажды Борис оказался на улице во время разгона демонстрации. Уже весной 1905 года в 5-й Московской гимназии ученики были захвачены революционными настроениями, вывешивали листовки, выдвигали политические требования к администрации, устраивали собрания вместо уроков. Осенью все это только усилилось. Занятия приостанавливались с 15 октября по 10 ноября, затем с 17 ноября по 5 декабря и, наконец, с 8 декабря до конца рождественских каникул[13]. Позже воспоминания об атмосфере гимназии в 1905 году попадают в пастернаковскую поэму:
10
Вероятно, речь идет о книге «Мозг и душа. Критика материализма и очерки современных учений о душе профессора Г. И. Челпанова» (1-е изд. СПб., 1900). Теория Беркли разбирается в ней в 11-й лекции. Впрочем, возможно, имеется в виду и книга Челпанова «Введение в философию» (1-е изд. Киев, 1905). Любопытно, что уже в 1912 году экзамен Челпанову оставался одним из последних препятствий для завершения Самариным университетского курса.
11
Это замечание позволяет датировать письмо – Вторая Государственная Дума была распущена Столыпиным 3 июня 1907 года. См.: Письма Д. Самарина Н. Трубецкому. ОПИ ГИМ. Ф. 98 (Трубецкие). Ед. хр. 1. Л. 1–2.
13
Смолицкий В. Г. Два года из жизни Бориса Пастернака (1905–1906). Новые материалы по истории русской литературы: сб. науч. тр. (Гос. лит. музей) / отв. ред. Н. В. Шахалова. М., 1994. С. 108.