— Ты была волонтёром на Гаити? — перебил я.
Она кивнула.
— Программа называлась Дом рождения. Это место для деревенских матерей Гаити, которые получали бесплатный уход, пока были беременны, они также могли там родить. Это единственное их спасение, и мне впервые, за исключением летнего дома в Марселе, пригодилось моё знание языка, не зря же я училась во французской школе-интернате.
Дартмут. Марсель. Школа-интернат. Я предполагал, что Поппи из знатной семьи с неким богатством и привилегиями за спиной, но теперь мог точно видеть, сколько в ней привилегий и сколько богатства. Изучал её лицо. На нём разрасталась уверенность, было что-то даже старомодное в склонности к этикету и вежливости, но при этом никакой вычурности, никакой элитарности.
— Тебе нравилось там работать?
Её лицо тут же ожило.
— Конечно! Это прекрасное место с замечательными людьми. В моё последнее лето я помогла родиться семи младенцам. Двое из них близнецы… Они были такими крохами, после акушерка сказала мне, что если бы их мать не пришла сюда, то, вероятнее всего, они бы погибли. Я даже помогала этой женщине выбрать имена для её сыновей, — она немного засмущалась, и я понял, что это был первый раз, когда ей удалось поделиться с кем-то этой радостью. — Я так скучаю по этому.
Я ухмыльнулся ей. Это вышло как-то произвольно, ведь ещё никогда я не видел такой светлой радости на чьём-то лице из-за помощи нуждающимся людям.
— Идея моей семьи заключалась в том, чтобы помогать людям, но она использовалась в политических целях, — сказала Поппи, копируя мою улыбку, но получилось у неё не очень натурально. — И ещё они любили делать пожертвования для животных, таким образом имея возможность фотографироваться с гигантскими чеками. А затем, идя по улице, проходили мимо бездомных. Это стыдно.
— Это общепринято.
Она покачала своей головой.
— Но так не должно быть. Я, по крайней мере, отказалась от такой жизни.
Повезло ей. Я тоже отказался, хоть и вырос в семье верующих и добрых людей. Для меня это было легко сделать, но не думаю, что для неё так же. Я хотел узнать о ней побольше, о той жизни, которую она вела на Гаити, представить, как она помогает всем людям, находясь здесь, в церкви Святой Маргариты. Нам нужны такие люди, которые смогут отдать своё время другим, подарить им частичку своей заботы, а не только деньги. По факту, я чуть не сказал это вслух. Чуть не упал перед ней на колени, умоляя, чтобы она помогла нам с готовкой еды или панкейков на завтрак, потому что на самом деле нам не хватает людей (таких же отзывчивых и добрых); я хотел занять её всем, потому что мне необходимо видеть Поппи везде.
Но, с другой стороны, это не было лучшей идеей. Поэтому я сменил тему:
— Итак, ты окончила колледж…
— Колледж. Точно. И я поняла, глядя на своих родителей, что я — это всё, о чём они мечтали. Они очень для этого старались. Я была одета с иголочки, словно какая-то кукла, полный пакет: наманикюренная, холёная, дорогая упаковка.
Она была всем этим. Поппи действительно представляла собой эти вложения… Но под ними скрывалось гораздо больше. Грязная и пылкая, незрелая и творческая: циклон, спрятанный в яичную скорлупу. Неудивительно, что оболочка дала трещину.
— Моя жизнь была очень красочной: много красивых машин, много номеров отелей, слишком много сборов средств и вечеринок. Жизнь, предопределённая наперёд, ведь мне предстоял выбор между двумя богатыми детьми коллег моих родителей, которые тоже окончили Дартмут и уже были готовы жениться и заделать ещё богатых детишек. Мне было суждено работать где-нибудь в офисе и водить Мерседес S-класса до тех пор, пока я не выйду замуж, а затем уволюсь и начну заниматься благотворительностью, пока, конечно же, не рожу двух младенцев, чтобы повесить наше счастливое семейное фото в рамочку, — она опустила свой взгляд на руки. — Это всё звучит смешно. Словно я героиня романов Эдит Уортон (прим.: американская писательница и дизайнер, первая женщина-лауреат Пулитцеровской премии.) или что-то в этом роде.