Мы убедились и в том, что он отлично владеет оружием. Однажды, когда мы, выйдя из бара Адамсов, практиковались в стрельбе по пустой бутылке из-под бренди, пастор взял у одного из нас револьвер и влепил пулю в самую середку бутылки с расстояния двадцати четырех шагов.
И вообще за что бы он ни брался, почти все выходило у него так, что любо-дорого смотреть. Но только не добыча золота. Он был самый что ни на есть никудышный старатель во всей Австралии. Его полотняная сумка, лежащая на полке склада Уобэрна, с фамилией, выведенной печатными буквами, являла собой жалкое зрелище. К ней никто не прикасался, и она была пуста, тогда как сумки других старателей ежедневно пополнялись, а многие обрели уже солидную округлость форм, ибо недели бежали одна за другой, близилось время отправки золотого фургона на Балларат. По нашим подсчетам, на складе скопилось столько золота, сколько никогда прежде не конвоировалось за один раз из ущелья Джекмана.
Хотя Элайес Б. Хопкинс, очевидно, по-своему тихо радовался чудесной перемене, которую он произвел в нашем лагере, его удовлетворение не было достаточно глубоким и полным. Для полноты счастья ему кое-чего не хватало, и в один прекрасный вечер он раскрыл нам свою душу.
— На наш лагерь снизошло бы, ребята, благословение господне, — сказал он, — будь у нас по воскресеньям организована хоть какая-нибудь церковная служба. Мы никак не отмечаем воскресного дня, разве что больше, чем в будни, пьем виски и играем в карты; продолжать в этаком духе — значит искушать провидение.
— Но у нас нет священника, — возразил кто-то из толпы.
— Молчи, дурак, — заворчал на того сосед. — Разве нет у нас человека, который стоит трех священников? Да из него священные тексты выплескиваются, что глина из твоего лотка. Чего тебе еще надо?
— У нас нет церкви, — не унимался первый.
— Службу можно проводить под открытым небом, — предложил еще кто-то.
— Или на складе Уобэрна, — подхватили в толпе.
— Или в салуне Адамса.
Последнее предложение было встречено гулом одобрения, из чего следовало, что большинство склонно считать салун наиболее подходящим местом. И когда из салуна были вынесены стол и прочая мебель, он оказался достаточно просторным, чтобы вместить все население ущелья. Бочки со спиртным хозяева составили в одном конце помещения таким образом, что получилось некое подобие кафедры проповедника.
Поначалу все эти приготовления не вызывали особого энтузиазма у обитателей ущелья. Но когда стало известно, что Элайес Б. Хопкинс после службы намеревается обратиться к публике с речью, интерес к предстоящему событию заметно возрос. Настоящая проповедь была для всех старателей делом необычным, а проповедь, прочитанная собственным пастором, казалась необычной вдвойне. Ходили слухи, что проповедь будет сдобрена примерами из местной жизни, а ее мораль оживлена острыми выпадами в адрес определенных личностей. Люди начали опасаться, что не смогут попасть на службу, и к братьям Адамсам стали поступать многочисленные заявки с просьбой забронировать места. Лишь после убедительных разъяснений о том, что мест хватит на всех и с избытком, лагерь угомонился и старатели принялись спокойно дожидаться предстоящей церемонии.
То, что салун был таким вместительным, оказалось очень кстати, поскольку собрание в то воскресное утро было самым большим за всю историю ущелья Джекмана. Сначала думали, что собралось все без исключения население ущелья, но потом выяснилось, что это не совсем так. Мол и Филлипс, оказывается, накануне отправились в горы на разведку золотоносных участков и еще не вернулись, а Уобэрн, хранитель золота, не мог оставить своего склада. Его попечению было вверено небывало большое количество драгоценного металла, и он остался на своем посту, считая, что ответственность его слишком велика, чтобы отвлекаться на пустяки.
За исключением этих трех человек все обитатели ущелья в чистых красных рубахах и с приличествующими случаю дополнениями к своим туалетам степенно двигались беспорядочными группами по глинистой дорожке, ведущей к салуну.
Внутри этого помещения были наспех сколочены скамьи, а у двери стоял пастор, встречая всех добродушной улыбкой.
— Доброе утро, ребята, — приветствовал он каждую приближающуюся группу. — Заходите, заходите. Не пожалеете, что сегодня пришли сюда. Пистолеты складывайте вот в ту бочку, что у входа; заберете их потом, когда все закончится; негоже входить с оружием в мирный храм.
Его просьбе послушно подчинялись, и еще до того, как последний прихожанин зашел в салун, в бочке-хранилище образовалась небывалая коллекция холодного и огнестрельного оружия. Когда собрались все, двери салуна были закрыты и началась служба — первая и последняя в ущелье Джекмана. Погода была знойная, а воздух в салуне — спертый, но старатели слушали с примерным вниманием. В этой ситуации был элемент необычности, который всегда притягателен. Одни присутствовали на церковной службе впервые в жизни, другим она напоминала иную страну, иные времена. Если не считать склонности непосвященных аплодировать в конце определенных молитв в знак симпатии выраженным мыслям, ни одна из церковных конгрегаций не могла вести себя пристойнее, чем наша. Когда, однако, Элайес Б. Хопкинс, взирая на нас с высоты бочковой трибуны, начал свое обращение, в салуне послышался гул голосов заинтригованной публики.