В честь торжественного случая Хопкинс был одет с особой тщательностью. На нем были молескиновые брюки и вельветовая блузка, перехваченная кушаком из китайского шелка, в левой руке он держал шляпу из листьев веерной пальмы. Свою речь он начал тихим голосом, часто, как было замечено, поглядывая в небольшое отверстие, заменяющее окно в салуне и расположенное над головами сидящей внизу публики.
— Я наставил вас на путь истинный, — заявил он в своем обращении. — С моей помощью вы поставлены теперь в нужную колею и не выбиваетесь из нее. — После этих слов он в течение нескольких секунд очень пристально глядел в окно. — Вы познали трезвость и трудолюбие, с помощью которых всегда сможете возместить любые потери, которые только выпадут на вашу долю. Я думаю, что ни один из вас не забудет моего пребывания в этом лагере.
Он сделал паузу, и в тихом летнем воздухе прозвучали три револьверных выстрела.
— Сидите на месте, дьявол вас дери! — загремел голос нашего проповедника в то время, как возбужденная выстрелами публика поднялась было на ноги. — Кто двинется с места, тот сдохнет! Двери заперты снаружи, и вам не выбраться отсюда. Сядьте на место, тупые святоши! На место, собаки, или я стреляю!
В изумлении и страхе сели мы снова на свои места, тупо тараща глаза на нашего пастора и друг на друга. Элайес Б. Хопкинс, лицо и даже фигура которого, казалось, претерпели поразительную метаморфозу, свирепо смотрел на нас с высоты своей доминирующей позиции. На его лице играла презрительная усмешка.
— Ваша жизнь в моих руках, — заметил он.
И только тут мы увидели, что в руке он держит большой револьвер, а рукоятка торчит у него из-под кушака.
— Я вооружен, а вы нет. Тот, кто пошевелится или заговорит, тотчас умрет. Сидите смирно, и я не трону вас. Вы должны просидеть здесь час. Эх вы, дураки (презрительное шипение, с которым он произнес эти слова, звучало потом в наших ушах не один день), — вы, верно, и не подозреваете, кто вас так облапошил? Кто несколько месяцев изображал перед вами пастора и святошу? Носатый Джим, макаки вы этакие! А Филлипс и Мол — это двое моих верных помощников. Теперь они с вашим золотом ушли далеко в горы. ЭйПрекрати! — последние слова были обращены к одному беспокойному старателю, который мгновенно присмирел под яростным взглядом разбойника и дулом его револьвера.
— Через час они будут в безопасности от любой погони, и мой вам совет — не усугублять своего положения и не преследовать нас, а не то вы можете потерять нечто большее, чем свои деньги. Моя лошадь привязана за той дверью, что позади меня. Когда придет время я выйду через эту дверь, запру вас снаружи и уберусь восвояси. После этого можете выползать отсюда, как сможете. Больше мне нечего вам сказать, разве только что вы — самое большое стадо ослов в сапогах.
Последующих шестидесяти долгих минут нам вполне хватило, чтобы мысленно согласиться с таким откровенным мнением о нас. Перед решительным и отчаянным разбойником мы были бессильны. Конечно, если бы мы все одновременно бросились на него, то могли бы его смять ценой жизни восьми или десяти из нас.
Но как можно организовать подобный штурм, не имея возможности переговариваться? Да и кто бы решился, предпринять подобное действие, не будучи уверен, что его поддержат остальные? Нам ничего не оставалось, как подчиниться.
Казалось, что прошло трижды по часу, когда наконец разбойник закрыл крышку своих часов, спустился с бочки, подошел к двери, не сводя с нас своего оружия, и быстро выскользнул из салуна. Мы услышали скрежет ржавого замка и топот копыт лошади, галопом уносящей разбойника из ущелья.
Я уже говорил, что в течение нескольких последних недель брань звучала в нашем лагере очень редко. За полчаса мы наверстали упущенное. Такой изысканной и прочувствованной ругани я в жизни не слыхивал. Когда наконец нам удалось снять дверь с петель, разбойников с их добычей и след простыл; нам больше не суждено было увидеть ни самих злодеев, ни нашего золота. Бедняга Уобэрн, оказавшийся верным своему долгу, лежал с простреленной головой на пороге опустошенного склада.
Ущелье Джекмана оправилось от этого удара. Сейчас это процветающий поселок городского типа. Однако проповедники и прочие духовные реформаторы совсем не пользуются здесь спросом, столь же непопулярны и высокие моральные качества. Говорят, недавно было проведено судебное дознание относительно одного безобидного незнакомца, который имел неосторожность заявить, что в таком большом населенном пункте неплохо бы иметь какую-нибудь церковную службу.
Следы, оставленные в памяти обитателей ущелья Джекмана одним-единственным их пастором, слишком еще свежи, и пройдет немало долгих лет, прежде чем они изгладятся.