Раввин Вита Скарамелло понимающе ухмыльнулся.
— Нет такого места в мире, где еврей не смог бы выпить горькую чарку среди своих, — сказал он раздумчиво. — Тут недалеко есть вилла одного моего приятеля…
— Нет, — помотала Маша головой. — Ваш приятель не видел Марка Сироту, когда Сирота хочет напиться. Это зрелище не для слабонервных.
— Мой приятель не слабонервный человек, — возразил Скарамелло.
Он уже собрался рассказать нечто об этом своем приятеле, но Маша остановила его движением руки.
— Мы немедленно выезжаем в Рим, — сказала она голосом, не терпящим возражений. — Я хочу, чтобы вы остались нашим другом, Вита. Мы поедем к вашему приятелю в другой раз.
Приехав в Израиль, Сирота тут же позвонил дяде-волку. Дядюшка вроде бы даже обрадовался и пригласил племянника пообедать в буфете кнессета, поскольку отлучиться из здания не мог. В прошлые приезды Сирота отказывался встречаться с дядей на его службе. Он сохранил нелюбовь к присутственным местам и политическим собраниям, к атмосфере государственных значимостей и мощных скоплений корыстных интересов. Сам Сирота называл эту свою причуду агорафобией, несмотря на то что толпы его не раздражали, если не были обременены флагами, транспарантами и распорядителями. Но на сей раз ему хотелось встретиться с дядюшкой незамедлительно.
Провинциальная аура еврейского парламента позабавила Сироту и расположила его к себе. За незатейливой хилой загородкой простирался небольшой двор, мощенный каменными плитами, между которыми росла трава. В крохотной тесной сторожке главного присутствия страны царило лихорадочное изумление, похожее на состояние провинциальной автобусной станции в период местного фестиваля: телефоны звонили, распаренные девицы нервно хватали трубки, отвечали сдавленными голосами, кидались к спискам, развешенным на стенах, искали, находили, подчеркивали и вычеркивали то, что, скорее всего, было именами. Бумажка с именем Сироты была приколота прямо к столу рядом с телефоном, и это было приятно. Ему объяснили на плохом английском и на пальцах, что надо пересечь двор и войти в деревянную дверь, и дали бумажку на клею. Сирота задумался было, куда эту бумажку нацепить. Служащая облизала задник бумажки широким шершавым языком и пришлепнула пропуск к лацкану его пиджака. Девушка была миловидная, сероглазая, полногрудая и пахла плохими духами.
В узкой и длинной прихожей кнессета было сумрачно и пусто. Справа прихожая расширялась, превращаясь в зал ожидания третьего класса с креслами и диванами, обитыми красной клеенкой. Ни души, отметил Сирота. Поезд ушел, следующий ожидается через неделю.
Слева высилась груда железа, символизирующая нечто, понятное только ее создателю. Около скульптуры стояла кадка с деревцем. Узкий проход куда-то вел. Куда? Где в этом вымершем здании, не обремененном ни стражей, ни прислугой, чаевничает дядя Зеэв?
— Эй! — крикнул Сирота. — Эй, эй, эй!
В раздевалке напротив что-то зашевелилось. Над прилавком показалась лохматая голова.
— Чего тебе? — спросила голова издалека.
Эти слова на иврите Сирота понял.
— Мне нужен буфет, — ответил он по-английски. — Зеэв Бройдо, — добавил для верности.
— Бройдо?! Кто-то еще зовет его «Бройдо». Это же надо! Кто ты такой?
— Его племянник.
— Какой дядя, такой и племянник, — ответил то ли швейцар, то ли охранник.
Сирота решил, что у дяди появились электоральные проблемы. Если уж эта лохматая образина, находящаяся при службе, позволяет себе подобные реплики, что же говорит улица?!
— Мне мой дядюшка тоже не больно нравится, — сказал он по-русски, не рассчитывая на понимание.
— Скажите пожалуйста, ему не нравится Зевик Бройдо! — прозвучал гнусавый голос с неподражаемым польским акцентом. — А что ты сам из себя представляешь? Может быть, ты сидел в танке и глотал синайскую пыль? Или ты знаешь только шаркать подошвами по американскому асфальту? Ему не нравится Зевик Бройдо, скажите пожалуйста! Так что ты тут делаешь, цуцик, можно спросить?!
Человек вышел из-за стойки и оказался хромым лысоватым мужчиной лет пятидесяти пяти в мятых брюках и потертом свитере.
— Иду к нему в гости, — ответил Сирота, поглаживая мышцы живота, чтобы не расхохотаться.
— А! Только тебя ему сегодня не хватает! Его закон только что завалили. Направо до лифта, нажми на кнопку три и выйдешь прямо напротив буфета. Дядя ему не нравится! Это же можно сойти с ума!
Выйдя из лифта, Сирота с удовольствием оглядел окрестности. На этом перекрестке кнессета было сравнительно людно. Люди фланировали мимо перил, отгораживающих срединный квадрат, где зачем-то была устроена сквозная шахта. Приглядевшись, Сирота решил, что назначение шахты состоит в том, чтобы находящиеся на разных этажах парламентарии могли перекрикиваться друг с другом, облокотившись о перила. Стены были отделаны деревом, полы покрыты потертыми коврами. Никаких иных украшений на своем этаже Сирота не нашел, но, перегнувшись, увидел на стене внизу кусок Шагалова гобелена.