Лив, опомнись, она же не виновата.
Нет, она не виновата, я всегда это забываю. Забываю, что на теологических собраниях всегда было как бы два слоя, два уровня, мужчины разговаривали на одном уровне, куда меня не допускали, что бы я ни говорила или ни делала, у них были связи по другой линии. По мужской. Они смотрели друг на друга, обращались друг к другу. Я была одной из немногих женщин, а в Германии почти всегда единственной, на занятиях в той угловой аудитории во дворце. Да, Лив, diese Zusammenstellung, gibt es denn keine andere Möglichkeit?[14]
Было забавно, как они хвастались друг перед другом, советовали, анализировали, на что-то ссылались. А потом бросали быстрый взгляд вокруг, чтобы увидеть, поняли ли остальные этот изящный пассаж.
— Я иду, — сказала я, взглянув на подоконник, куда я поставила стакан с виски. Стакан был пуст.
На улице дул ветер, собирая снег в небольшие завитки. Я надела толстую, длинную куртку, шарф, натянула на лоб шапку и взяла варежки. На Тюри была черная шуба до лодыжек.
— Какое у тебя красивое и теплое пальто, — сказала я.
Она улыбнулась.
Мы вышли за пределы приземистых коричневых школьных построек и пошли налево, к центру. Там была церковь, но не та, что стояла здесь во время бунта. Разыгралась настоящая метель, и почти ничего нельзя было разглядеть.
Я шла и слушала Тюри. Ее было приятно слушать, у нее был звонкий и легкий голос. Она рассказывала о школе, о собраниях, в их приходе много пиетических лестадианцев[15].
Я вспомнила свою работу. Беседы перед крестинами и о душевных заботах, вечерние молитвы в церкви по средам. Визиты домой и конфирманты. Я взглянула на свои ноги рядом с ногами Тюри на белом снегу. Мы были так далеки друг от друга. И это расстояние касалось всего, все в нем исчезало, ускользало, я никак не могла ухватиться.
Нам в лицо падал сухой снег, мимо проехал автомобиль, довольно медленно, в нем были молодые ребята, они обернулись и взглянули на нас, а тот, что сидел на заднем сиденье, постучал в стекло и помахал рукой.
Я читала где-то, что в древней культуре саамов считалось, что дети вместе с именем своего родственника наследуют и черты его характера. Так что если ребенок заболевал или много плакал, думали, что неправильно дали имя. И тогда имя меняли. Так поступали не только с детьми, но и со взрослыми. Случалось, что люди меняли имя три или четыре раза, даже в семидесятилетием возрасте. До того конкретен был язык, что имя, слово заключало в себе значение и имело последствия.
Тюри приподняла варежкой рукав и посмотрела на часы.
— Нам пора возвращаться, — сказала она. — Следующий доклад читает пастор из рыбацкого поселка на острове.
Она взглянула на меня из-под большой шапки, на очках был снег. Она, наверное, ничего не видит, подумала я.
— Не знаю, — начала она и замолчала.
— В чем дело? — сказала я.
— Наверно, не следовало бы тебе об этом говорить, нет, мне кажется, ты должна знать. Этот пастор разослал всем письма с призывом не приезжать на семинар из-за тебя.
Я посмотрела на нее.
— Ведь ты, — сказала она, — пасторша, женщина-пастор.
Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Когда мы вошли в коридор, дверь в нашу классную комнату уже закрывали.
— Подождите, — крикнула я, — мы идем.
Мы побежали по коридору. Пальто Тюри развевалось по сторонам, ее шапка была вся в снегу, наверное, моя тоже. Я сняла ее и стряхнула снег. Мы вошли в комнату. Здесь было тепло.
Все взглянули на нас, я посмотрела на докладчика, который уже вышел вперед. Он был худощавый, маленького роста, в красном свитере с воротником под горло. Седые волосы зачесаны на один бок. Он посмотрел на меня злым взглядом. Я улыбнулась, пошла в угол, сняла зеленую куртку и шарф и положила на стул. Села, взяла в руки ручку и уставилась на него.
Он начал говорить о новом церковном порядке. Было не совсем ясно, что он имеет в виду. Он говорил что-то про женщин, про однополую любовь, про саамов. Говорил беспорядочно, так что было трудно слушать и понимать. В подтверждение своих доводов он ссылался на текст Библии, грозя тонким указательным пальцем. Он с таким же успехом мог бы говорить на каком-то другом языке, ссылаться на другие источники, потому что на самом деле раздражали его не женщины, однополая любовь или радость как таковая. Нет, его яростные выпады были направлены против чего-то другого, конкретного, возможно, у него были проблемы с женой или внутри его общины, а может, какие-то личные, внутренние, давнее унижение например.
15
Последователи пиетического религиозного движения, основанного в середине XIX века Ларсом Леви Лестадиусом и распространенного на севере Скандинавии.