Наконец в мае, когда черемуха отцвела явилось Нилу видение. Дело было так. Возвращался он из деревни поздно вечером. Его туда Ферапонт послал за творогом и медом. Идет Нил по тропе: справа лес, слева — луг на холме, и на лугу конский табун пасется. Вечер теплый, ветер ласковый, колышет травы, треплет гривы и хвосты лошадям. Солнце только село, и первая яркая звездочка зажглась на синем небе. Вдруг одна кобыла голову подняла, в южную сторону посмотрела и заржала. А за ней весь табун, будто учуяли что кони.
«Неужто волк рядом?» — подумал Нил. Стал он по сторонам головой вертеть и приглядываться в ту сторону, куда табун смотрел.
Вроде не видно ничего. Вдруг табун тронулся, словно по чьему-то приказу, и с верхушки холма в другую сторону стал спускаться. Нил тогда лукошко с медом и творогом на пригорок поставил и сам с дороги свернул. Пошел по траве за табуном. Идет тихим шагом и глаз с коней не спускает — ждет, что дальше будет.
Вот и верхушка холма, куда табун ушел. Поднялся на нее Нил, взглянул вниз — а там такая красота! Вся трава луговая волнами колышется и будто светится изнутри зеленым светом. А на небе звезд без числа. Только что одна звездочка была, а теперь весь небосвод в звездах, и каждая из них своего особенного цвета, и все они мерцают и переливаются, точно драгоценные камни — яхонты, смарагды и адаманты. И полумесяц серебряный висит, покачивается, и звон от него идет, будто от колокольчика.
Глянул Нил вниз по склону, а там кони в круг выстроились и в высокой траве хоровод водят. В середине хоровода стоит большой вороной жеребец, без седла и сбруи. Сидит на вороном ребенок, мальчик лет девяти, черноволосый и весь голенький. Три круга кони вокруг вороного жеребца с мальчиком сделали, остановились и расступились. Мальчик тогда пяткой коня легонько тронул, и пошел тот вверх по склону, как раз в сторону Нила.
Смотрит Нил — висит у мальчика через плечо сумка из белого холста. Левой рукой он коня за гриву придерживает, а правой из сумки что-то достает и вокруг себя разбрасывает, как зерна сеет. Летят эти зерна и вспыхивают под лунным светом, точно серебряные монеты. Падают в траву — и сразу же гаснут, пропадают.
Поравнялся мальчик с Нилом и придержал коня. Посмотрел черными очами, улыбнулся ласково, голову приветственно наклонил и дальше поехал. Ступает тихо, сеет серебряными семенами вокруг, а табун за ним на отдалении следует. Нил тоже пошел за мальчиком. Идет и глаз отвести не может: как все вокруг красиво и чудно! И звон вокруг — то ли от луны, то ли от звезд, то ли от сеятеля.
Так обратно на верхушку холма дошли. Вдруг внизу у дороги окрик раздался. Нил голову повернул, смотрит — по дороге телега едет, а на ней парнишка знакомый из соседней деревни. Руки ко рту приставил и кричит:
— Дядя, подвезти до дому, а?
Нил с досадой ему махнул — не до тебя, мол, сейчас! — и стал смотреть обратно, где только что был мальчик на вороном коне. Глядь, а того и след простыл! Трава больше не светится, и звезд на небе поубавилось, стало все окрест по-обычному. И табун разбрелся, снова все лошади головы опустили, траву жуют на своем прежнем месте.
Делать нечего, Нил парнишке знаком показал, чтобы тот его подождал, и побежал бегом с холма. На телеге-то удобней до дома добираться.
Когда дома оказался, рассказал обо всем Ферапонту. Тот его поздравил:
— Это знак тебе, я точно знаю. Теперь ты людей лечить сможешь, помощники к тебе приходить начнут. И безо всякого даже отвара, если силы много.
19. Знахарь
И верно — открылась с тех пор в Ниле лекарская сила. Начали они с Ферапонтом вдвоем пользовать тяжелых больных, от которых отказались городские доктора и кому Ферапонт в одиночку помочь не мог.
Раньше к расстриге все больше крестьяне ходили, из окрестных деревень, а теперь пошли разговоры по округе, что у старого знахаря молодой поселился, силы невиданной. Потянулся к ним в избу разный люд: сперва мастеровые с разнорабочими, а потом стали и мещане заезжать, и даже купцы. А один раз из-за Волги приехал поп с больной дочерью. Приехал скрытно, ночью, чтоб епископ не прознал, заплатил щедро и велел молчать.
Нила сперва побаивались за его вид, особенно бабы и дети. «Горелым» прозвали, не хотели на его лицо белесое, без бровей и ресниц, смотреть, прятали глаза. А Нилу наоборот надо было в глаза человеку заглянуть. Он на кого как посмотрит, так всю душу наизнанку и вывернет, все страхи, расстройства и тайные желания обнажит. Потому и леченье ему удавалось. Он больного не столько от телесных болезней пользовал, сколько от душевного недуга.