— Как мне сообщили вчера, на прошлой неделе графиня ездила в Москву с двумя лакеями и с кучером, а сегодня выплатила жалованье прислуге. Ну и мне перепало. Спиридон уверен, что у нее деньги в Москве запрятаны, а здесь она держит лишь небольшую их часть.
— В Москве? — удивленно спросила Мими. Потом, задумчиво наматывая на палец рыжий локон, добавила: — Ах, кажется, я понимаю причину. Графиня не любит Петербург — здесь холодно, сыро и бывают наводнения. В позапрошлом веке, когда мы еще изредка встречались и разговаривали, она мне пожаловалась, что живет в столице только потому, что сюда переехал двор, иначе ноги бы ее не было в этих краях. Слыхал ли ты, Нилушка, про наводнение 7 ноября 1824 года? Тогда водой размыло все кладбища, многие мертвецы всплыли наружу и плавали в гробах по улицам города. Говорят, что на беду затопило и фамильный склеп Анны Федотовны, в который она тогда забралась подремать, по своему обыкновению. Старуха, как была в саване — он у нее на эти случаи вместо ночной рубашки, — вплавь добралась до дома и проникла в комнаты через окно первого этажа, чем до смерти напугала лакея. С тех пор она постоянно простужена, чихает и кашляет. Так что все сходится. Видно, старухино богатство не здесь, а в Москве, или, может, еще где-то… Что будем делать, Нилушка? В Москву поедем?
Внимательно слушавший рассказ Мими Нил Петрович ответил:
— А то, что и раньше, — глаз не спускать, отслеживать каждый ее шаг. Пока же в Москву ехать рано. Эх, если бы раньше знать — вмиг бы все выведал через Отделение! А сейчас мне на Гороховую путь заказан. Впрочем, кто из заштатных филеров на меня прежде работал — те и сейчас работать будут, только плати. Мне это брат сказал, а он каждую собаку в охранке знает и сам у них на хорошем счету.
— А если, неровен час, у нас деньги кончатся еще до того, как мы место выведаем? — встревоженно спросила Мими.
— Не успеют закончиться, — успокоил ее Нил. — Немного ждать осталось — если не на этой неделе, так на следующей дело должно проясниться. Выручка за урожай из трех ее южных имений и с заводов на Волге обычно поступает в декабре. Как мне донесли, на будущей неделе графиня снова поедет в Москву, там примет управляющих и соберет с них деньги. Как только это случится, мне сообщат. А тут уж нам с братом надо смотреть в оба и ждать, когда и куда она с деньгами поедет. Так она нас сама к своему богатству приведет.
— Приведет, приведет, старая карга!.. — повторила рыжая ведьма. Глаза ее снова загорелись, Мими расхохоталась и вскочила с дивана. Подхватив один из стоявших в углу манекенов, она закружилась с ним в вальсе. Казалось, манекен ожил в ее руках, стал изгибаться и ступать в такт деревянной трехпалой ногой. Разноцветные обрывки ткани, прежде смирно лежавшие на полу, вдруг поднялись и, словно осенние листья на ветру, стали кружиться в такт неслышимой музыке. Впрочем, появилась и музыка; сперва едва слышно, а потом все громче и громче, будто снизу по лестнице поднимался военный оркестр. Кружась, Мими стала приближаться к Нилу и наконец, отбросив в угол манекен, села ему на колени и обняла. Манекен с грохотом покатился, ударился о стену и застыл. Музыка прекратилась, разноцветные лоскутки ткани, кружась, попадали на пол. Нил Петрович восхищенно глядел на улыбающееся, счастливое лицо Мими, любуясь ямочками на ее щеках, и думал: «Какой же дурак князь, что не захотел от нее ребенка!»
31. Кладбище
Ночью 12 декабря 1905 года в Москве, в арке, ведущей во внутренний двор серого пятиэтажного дома между Петровкой и Дмитровкой, можно было заметить несколько мужских фигур. Некоторые курили, другие тихо разговаривали, переминаясь с ноги на ногу. Холодный ветер, гулявший по улице, порывами залетал в подворотню и мел по земле сухой мелкий снежок. Мужчины стояли здесь давно и уже успели изрядно замерзнуть, когда с улицы донесся звук подъехавших саней и храп разгоряченных лошадей. Стоявшие в арке вышли и окружили сани.
— Ну что, узнали? — спросил один из ожидавших. Это был Нил Петрович, одетый в серое суконное пальто.
Возница, разгоряченный быстрой ездой, кивнул:
— Все, теперь точно известно! И место, и имя на могиле — все! Вот, мы даже зарисовали… — с этими Словами он протянул Нилу Петровичу сложенную вчетверо бумажку.
Доктор одобрительно хмыкнул, взял рисунок и протянул его мужчине, стоявшему за спиной. Этим мужчиной оказался его белобрысый брат, бывший келарь и лакей, а ныне человек неизвестно какого звания. Тот внимательно осмотрел рисунок и обратился к помощникам: