— Пли!
Прогремел залп, и несколько фабричных упали замертво.
Дружинники собирались отстреливаться, но опоздали: солдаты и казаки в несколько мгновений достигли баррикады и прижали к ней восставших. Кому-то из фабричных удалось скрыться, оставшиеся были взяты в кольцо. На заснеженной мостовой осталось лежать около дюжины безжизненных тел.
Казаки спешились и начали разбирать баррикаду, поднимать с земли раненых фабричных, сводить их в одно место и собирать оружие. Почти теряя сознание от боли, Нил слабым голосом принялся звать на помощь. К нему подошли. Нил стал сбивчиво объяснять, кто он такой. Он вдруг испугался, как бы его не приняли за одного из восставших и не бросили умирать на снегу. Скороговоркой, стараясь удержать внимание слушавших его казаков, он говорил, что оказался здесь случайно, что к бунтовщикам никакого отношения не имеет — напротив, был захвачен ими в плен и его собирались расстрелять…
— Можете не тратить силы, Нил Петрович! Я прекрасно знаю, кто вы такой, — раздался вдруг голос рядом. — Или, может быть, вас следует величать Ефимом Григорьевичем?
Услышав эти слова, Нил вздрогнул. Перед ним, в окружении двух казачьих унтер-офицеров, стоял немолодой господин в расстегнутой шинели, под которой виднелся синий мундир подполковника жандармерии. Несмотря на прошедшие годы, Нил узнал его — это был бывший полицмейстер Городца, Дмитрий Иванович.
Склонившись над Нилом, Дмитрий Иванович внимательно оглядел его и добавил:
— А вы, однако ж, порядочно изменились. Сколько лет я думал о том, как вас поймаю, но подобной встречи даже и представить себе не мог!
Дмитрий Иванович выпрямился, и, натягивая замшевые перчатки, продолжал:
— Вы, я надеюсь, понимаете, что я вас только что спас от смерти? Вот удивительно: годами гоняться за вами и мечтать о том, как вас повесят, а в результате — спасти от расстрела! Впрочем, меня за это благодарить не стоит. Скажите-ка лучше спасибо своему слуге: он исполнил гражданский долг и дал нам знать, где вы с ним условились встретиться. Кабы не он, лежать бы вам сейчас с простреленной головой. С такими, как вы, эти господа — тут он кивнул на арестованных, — не шибко церемонятся. Так что вам очень повезло!
Застегнув шинель на все пуговицы, Дмитрий Иванович надел шапку и, обратившись к казачьему унтер-офицеру, приказал:
— Вахмистр, немедля взять его под стражу! Это тот самый преступник, о котором я вам говорил.
Унтер-офицер помог Нилу встать и передал на руки двум рядовым. Заметив кровь на пальто Нила, подполковник скомандовал:
— Перевязку ему, а потом в больницу, да поживее! И караул к арестованному приставить, не меньше трех человек. Глаз не спускать, об исполнении доложить!
Положив Нила на чью-то шинель, казаки расстегнули его пальто и стали делать перевязку. Выпущенная из ружья пуля прошла навылет, и рана не было опасной, но Нил потерял много крови и слабел на глазах. Безвольно лежа на снегу, он смотрел на происходящее вокруг. Возгласы казаков, звон их оружия, стоны раненых и храп лошадей доносились до него словно издалека.
Внезапно среди окружавших его людей Нилу почудилось знакомое лицо. Присмотревшись, он вздрогнул: перед ним в кургузом овечьем тулупчике молча стоял седой Ферапонт и внимательно глядел на лежащего. «Нет, это не Ферапонт, — сообразил Нил, — но кто же тогда?» Напрягши память, он принялся лихорадочно примерять увиденное им лицо к тем людям, с которыми его сводила судьба. Перед внутренним взором Нила явился еще один образ из прошлого: торбеевский управляющий, что когда-то остановил старосту и запретил пороть пастушка. «Нет, это не он, — подумал Нил, — того наверняка нет в живых… А может, старшой из плотницкой артели? Вроде бы похож, но и он, когда мы расстались, уже был стариком. Кто же это такой, откуда взялся и почему я его знаю?» Нил протянул руку к стоявшему, пытаясь заговорить, но из его уст вырвался лишь стон, а рука бессильно упала на снег.
Человек, стоявший посреди казаков, заметил это движение, подошел к Нилу и склонился над ним. Это был Захар. Старый слуга сокрушенно качал головой и что-то говорил окружающим. Поймав взор раненого хозяина, Захар криво улыбнулся, как бы извиняясь за содеянное, и положил шершавую ладонь на разгоряченный лоб лежащего. Нил хотел заговорить с Захаром, о чем-то спросить, но чувствовал, что даже на это сил у него не достает. Боль слева, однако, тотчас же утихла, заледеневшие руки и ноги вновь наполнились теплом, а сердцебиение прекратилось. Нил закрыл глаза и уронил голову в сугроб. Последнее, что промелькнуло перед его взором перед погружением в забытье, было озабоченное лицо Захара, а за спиной слуги — чернота зимнего ночного неба, с которого падали крупные белые снежинки.