Лена наконец увидела бутылку с той прозрачной жидкостью, так обожаемую многими людьми со слабым характером – она давно на неё пялилась, но не замечала в раздумьях. Убрала её на всякий случай – спрятала в буфет подальше, за банки с вареньем и компотами, и пошла за мужем.
Перезахоронили они пастуха вдвоём. Не сделали новый гроб, ничего не положили в старый. Несмотря на твёрдое намерение похоронить пастуха на кладбище, Лена не могла заставить себя открыть гроб, да и Николай такого желания не изъявлял, к тому же крышка была приколочена, и отдирать её не было времени. Уехать нужно было непременно сегодня – начали дело, так уж лучше не отступать, а то опять можно задержаться на пару лет. Лена с тревогой всматривалась в засыпанные сырой землёй щели между досками гроба, подсознательно ожидая там что-то увидеть. В одном месте примерно по середине, где щель между неровными краями досок оказалась достаточно широкой и земля высыпалась, она заметила что-то белое. Вероятно, это была рука. Поморщившись, Лена сказала мужу, чтобы тот поторапливался. Вместе они перевезли на садовой тележке гроб на кладбище и закопали недалеко от его окраины, поставив наскоро сколоченный крест, и Николай выцарапал на нём, как мог, слово «писатель» и фамилию с инициалами, которую Лена прочла в одной из книг.
Вернулись домой около пяти вечера. Лену беспокоило то, что не видно ни Нины с Фёдором, ни бабы Зои, а голодные животные кричали во дворе. Она наведалась к Нине и обнаружила брошенный раскрытый дом и запертых во дворе животных. Всё, что она могла сделать – выпустить их, так сказать, на вольную жизнь, предоставить самим себе. Она догадывалась, что со своим скотом ей придётся поступить так же – ничего не поделаешь; она чувствовала, что в её жизни наступают большие перемены.
Баба Зоя не откликалась, сколько Лена ни стучала в дверь или в окно. Она даже поставила вверх дном ведро, валявшееся в огороде, и забравшись на него заглянула за стекло, но разглядела лишь плотно задёрнутые оранжевые занавески. Пришлось звать мужа и ломать двери. Лена вошла в дом. Душно и полумрак, все шторы плотно закрыты. В комнате ярко горит люстра, направляя сужающийся прямоугольник света на пол прихожей. Лена видела отсюда боковую стенку шкафа, половину стола, кресло и окно, в которое заглядывала. Вокруг люстры кружила муха, нарушая тишину нервным жужжанием. Николай стоял позади неё.
– Наверно, в комнате она, – пробормотал он.
Лена сделала ещё пару шагов и оказалась в комнате. Взглянула вправо и резко набрала в лёгкие воздуха, как бывает, когда видишь что-то страшное, но не настолько, чтобы заорать или убежать. Баба Зоя сидела в том же кресле, с красным лицом, широко открытыми мокрыми глазами; нижняя челюсть сползла вниз и вбок, да и сама она наклонилась, навалившись на правый подлокотник кресла; поза эта выглядела крайне неудобно. Левая нога вытянута, правая подвёрнута ступнёй вдоль кресла. У неё был вид человека, которого всю ночь заставляли смотреть крайне неприятные фильмы, действующие на подсознание, как в психических лечебницах. По сути, так и было, только результат оказался обратным, чем тот, какого обычно добиваются врачи. Она была жива, но ни на что не реагировала, сколько не пытались они привести её в чувства, хотя бы частично. Предложенная вода тоже не достигла цели, а вылилась из раскрытого рта и потекла по подбородку и одежде. Только когда её подхватили с обеих сторон, чтобы вывести на улицу, баба Зоя начала беспокойно вертеть головой и глазами, пытаясь обернуться и взглянуть в комнату, стала издавать беспорядочные низкие звуки, иногда складывающиеся в слово «рука». Они отвели её к себе и сказали, что скоро уезжают. Но баба Зоя и на эту новость никак не отреагировала.
Позже Лена зашла и к бабуле, сообщила той, что они уезжают, и предложила ехать с ними. Сказала, что Нинка уже уехала и в деревне никого не останется. Но та наотрез отказалась ехать, аргументировав это фразой:
– Пусть история этой деревни закончится на мне.
Лена не стала настаивать. Поместиться втроём в трактор и так проблемно. Потом они с мужем ещё раз заглянули в дом пастуха, забрали оттуда все рукописи, и Лена повесила на входную дверь принесённый замок с тем, чтобы его, вероятно, уже никто никогда не открыл. То же она сделала и с собственным домом.
Они выехали из деревни, когда оранжевое солнце начинало касаться линии далёких облаков у горизонта, очередной раз приближая деревню к ночи, очередной раз давая возможность туману поглотить её влажной пеленой. Бабуля также сидела у окна, наблюдая выцветшими, на этот раз влажными глазами за удаляющимся трактором, а потом за синим дымом из его выхлопной трубы, видневшегося над кустами. Вскоре пропал и он, затем стих звук двигателя; и наступила полная тишина. Вечная тишина.
Лена с Николаем получили наконец то, к чему, пусть и в мечтах, стремились, – уехали отсюда. Впереди их ждала новая жизнь, возможно, и не такая счастливая, какая обычно представляется при получении богатства; и что услышит Лена, набрав тот номер телефона – это уже другая история. Несчастливым людям деньги вряд ли помогут, ведь счастье обитает у нас в сознании и зависит исключительно от наших мыслей, нашего душевного состояния. Последнее, в свою очередь, можно, конечно, приподнять внешними воздействиями, но всё равно ненадолго. Наша предрасположенность, или, иными словами, наша жизненная позиция и здесь сыграют свою роль и вернёт нас к обычному состоянию. Но так или иначе, это другая история, а история этой деревни закончилась на бабуле, продолжающей сидеть у окна и смотреть на пустынную, зарастающую улицу, окутываемую неторопливым туманом. Кто знает – может, через много лет, какой-нибудь путешественник (или путешественники) из числа любителей исследования заброшенных городов и деревень забредёт и сюда, зайдёт в ещё не развалившийся дом, вдыхая запахи плесени и сырости от гниющих стен с отклеившимися обоями, заглянет и в комнату с почерневшим от грибка потолком и обнаружит в кресле у окна, где наверняка уже отвалится карниз с занавесками, тело этой бабули, а скорее скелет или что там от неё останется в таких условиях… Вряд ли ему захочется здесь задерживаться, и он уйдёт, сделав потом в своём дневнике или на сайте запись о ещё одной заброшенной деревне, где он нашёл весьма неприятную находку, добавит фотографии. Если ему хватит фантазии, он может ещё и напишет о привидении непохороненного местного жителя, которое теперь бродит среди заросших и полуразрушенных домов. Такая участь постигла многие деревни.
Стоит задуматься, что мы знаем о жизни наших соседей, людей, которых видим каждый день, иногда здороваемся, а иногда проходим мимо, погружённые в свои мысли, не замечаем или делаем вид что не заметили? Да практически ничего. Порой нам кажется, что мы знаем человека как облупленного, что он не представляет собой ничего необычного, интересного, и поэтому сами безразлично относимся к нему. Мы не влезаем в жизнь других, считая это плохим тоном или излишним любопытством, или просто ненужным, ведь и у самих проблем предостаточно. Но как часто мы ошибаемся! Ошибаемся по отношению к другим – чаще всего эти ошибки не несут для нас никаких последствий, но иногда приходится расплачиваться. Но в итоге что? Поговорили, обсудили и забыли, рано или поздно. Но некоторые ошибки всё же не забываются.
Впрочем, история эта – вымысел. А запомнить ли её, решать Вам.