— Не думает ли почтенный млехх, что мы могли бы не быть врагами? — заговорил Бхулак, решив, что попыткой договориться он ничего не потеряет.
Кимаджи вновь кивнул с пониманием.
— Ты должен был это сказать, — сказал он. — И, возможно, я и правда бы попробовал перетянуть тебя на свою сторону, заставить предать твоего лугаля и арийцев, с которыми ты дружен. Но у меня мало времени, а ты ненадёжен.
— Прекрати, — обратился он к осматривающему свои инструменты дикарю. — Мы не станем его пытать — это человек очень сильный, пока он заговорит, может пройти много времени, а его у нас очень мало.
Дикарь с явным разочарованием спрятал своё жуткое добро в сумку, поднялся и встал рядом со вторым воином. Эпшум вопросительно взглянул на главу Невидимых.
— Сейчас он всё расскажет — сам и быстро, — заверил тот. — Приведите женщину.
— Господин? — с непонимающе проговорил управитель.
Бхулак ощутил в сердце смертный холод.
— Я же говорил, что она пригодится, когда ты хотел убить её. Эламит расскажет всё, чтобы она спаслась.
— Рабыня?
— Поверь, для него она куда больше, чем просто рабыня, — со своим мертвящим смехом ответил млехх.
Эпшум отпрянул в тень из поля зрения Бхулака и что-то повелительно сказал. Вскоре с той стороны послышались звуки шагов нескольких людей. Они вышли на освещённое пространство. Прежде всего перед ним предстал бывший тамкар Аккада Машда. При виде положения Бхулака он расплылся в довольной улыбке.
А потом на свет вышли два воина, между которыми стояла Арэдви.
19
Маргуш, Марга. 2002 год до н. э.
Бхулак всегда ощущал рядом с собой смерть — она могла прийти к нему, как и к каждому человеку, в любой момент. Он понял это довольно быстро, ещё в юности, когда, после инициации тьюи, какое-то время упивался своим могуществом и кажущимся бессмертием. Но как-то он чудом не угодил под обвал в горах, который обязательно раздробил бы его тело. А в другой раз вражеский дротик попал ему в шею, он захлёбывался кровью, долго приходил в себя, а после Поводырь сообщил ему, что, попади оружие на сантиметр левее, спасти его не смог бы даже он.
Но гораздо более возможности умереть самому, Бхулака пугала смерть близких. Вот этой боли он получил гораздо больше, чем положено обычному человеку. Не говоря уж об оставшихся позади, во тьме столетий, отце, матери, брате и сестре, сотни лиц проходили перед его глазами, когда он поддавался напору памяти. Жёны, возлюбленные, дети, внуки, друзья и соратники… Удивительно, но он помнил их всех — их голоса, запахи, чувства, которые охватывали его при общении с ними. И он помнил, как терял их, и память эта стала пыткой, от которой он научился отгораживаться, но которая терзала его непрестанно — даже если он того не ощущал.
Однако сейчас, при виде Арэдви, которую тащили враги, и которая скорее всего умрёт сейчас на его глазах, он вдруг осознал, что эта женщина занимает в его жизни более важное место, чем остальные люди. Или, может, просто другое.
Он напряг все мышцы, пытаясь разорвать верёвки, но, поняв, что это бесполезно, вновь расслабился.
Арэдви молча глядела на него со своим обычным загадочным выражением — словно они не находились в смертельной опасности, на пороге смерти, а проводили тихий вечер в своём доме. На ней осталась лишь набедренная повязка, ран или других повреждений на теле видно не было.
— Теперь ты видишь, что тебе всё равно придётся заговорить, — произнес Кимаджи, и в голосе его Бхулак уловил даже тень сочувствия — притворного или нет, непонятно, да и какая разница. — Иначе танцовщицу разрежут на куски на твоих глазах. Но прежде тамкар Машда совершит с ней то, что давно желает — и тоже на твоих глазах.
Машда грубо расхохотался и звучно хлопнул девушку по ягодицам.
— Я ещё не приказывал начинать, — резко осадил его млехх, и тот сразу замолк.
В этот момент Бхулак лихорадочно пытался мысленно найти поблизости хотя бы кого-нибудь из своих инициированных детей. Но все они были слишком далеко. Он загодя приказал им находится на важных участках в городе, а вот расставить у дворца не подумал, поскольку сам шёл туда и ему казалось, что этого пока довольно. Ещё одно неверное решение этой ночи…