Так говорил Заратахша, а Бхулак продолжал потрясённо молчать. Слова о конце всего явственно напомнили ему то, что Арэдви поведала о гибели тьюи. Эти могущественные существа тоже жили, плодились, создавали вещи и воевали, но в одночасье были выметены из мироздания, как ненужный мусор. Кто способен на такое? И если уж это случилось с тьюи, какова в этом мире участь людей?..
Но жрец встряхнул головой, словно освобождался от видений, и проговорил:
— Прости меня, Шупан, за эти безумные слова. Я не пил хаому, но как будто оказался сейчас в её власти и сам не ведал, что говорю. Вон идёт царь, поспешим к нему.
Они присоединились к выходившей из дворца процессии, направлявшейся к общественным трапезным у северного фасада крепости, где по торжественным случаям царь демонстрировал своё единство с народом. Здесь всем — богатым и славным, бедным и ничтожным — подавали мясо жертвенных животных, пожаренное тут же в больших печах, пшеничную кашу, вино и пиво, в которые добавлялась хаома. И царь ел и пил вместе со всеми, и от имени богов благословлял страну и её людей.
Это торжество должно было пройти накануне, но никто не собирался отказываться от него из-за случившихся событий. Сидя в царском конце стола, Бхулак задумчиво потягивал вино, глядя на бурно празднующую толпу и удивляясь лёгкому нраву местных жителей, ещё вчера метавшихся среди крови и пожаров.
Раздался резкий звук бронзового гонга, сразу же заставивший замолчать всё разношёрстное гомонящее собрание. Святой человек поднялся со своего места. При своём небольшом росте он всё равно производил величественное впечатление — бесстрастная маска сияла, драгоценные одежды струились. Вслед за ним поднялись окружающие его вельможи и предводители арийцев, и все собравшиеся. Царь взмахнул своим священным оружием — бронзовым позолоченным топориком. Мастера Маргуша с удивительным искусством исполнили его в виде сцены из жизни высших сил: двуглавый человекоорёл, символизировавший царскую власть, одной могучей рукой борется со страшным подземным змеем, а второй защищает олицетворяющего жизнь быка, семя которого зловещий дух хочет похитить. Это ритуальное оружие заключало в себе божественную царскую силу.
— Люди священного Маргуша!.. — воззвал царь.
И тут Бхулака вновь охватило сильнейшее предчувствие, что вот прямо сейчас случится страшная беда. Он встревоженно огляделся, уловил за спиной царя быстрое движение и не раздумывая бросился туда, на ходу выхватывая меч. Но его опередил находившийся ближе к Святому человеку Заратахша. Подбегающий Бхулак с ужасом видел, как жрец закрыл свои телом царя, принимая удар кинжалом от неведомо откуда возникшей тёмной фигуры.
Вельможи вокруг всё ещё пребывали в ступоре, но царь уже успел прийти в себя и изо всех сил ударил нападавшего по голове драгоценным топориком. А в следующий миг того ещё и насквозь пронзил меч Бхулака. Убийца рухнул наземь одновременно с Заратахшей, и только тут люди, до которых дошло, что происходит, издали общий крик ужаса.
Началась дикая суета, на которую Бхулак не обращал внимания, обхватив руками тело заотара и пытаясь его поднять. Лицо жреца было бледно и спокойно, взгляд стал бездонным.
— Не сходи с пути правды, Шупан, — прошептал он, закрыл глаза и вытянулся.
Бхулак бросил взгляд на наполовину вонзившийся ему в грудь длинный кинжал, увидел на нём чёрные разводы яда и понял, что сделать ничего нельзя.
Отпустив тело, он обернулся к убийце, с которого уже содрали скрывавший его лицо чёрный капюшон, и без удивления, но с гневом узнал старшину Невидимых. Голова Кимаджи была разрублена топориком, а в груди зияла рана от меча. Он тоже был мёртв. Совершенно непонятно, как он сумел обойти всю царскую охрану. Впрочем, Невидимые умели незаметно прокрасться всюду.
И всё это уже не имело значения.
— Он не мог вернуться в Мелухху после поражения, — услыхал Бхулак над собой голос Святого человека. — Его бы там подвергли страшной казни. А теперь, по крайней мере, не истребят весь его род.
Царь замолчал, а затем произнёс с непередаваемой горечью:
— Улыбка богов есть ложь.
Бхулак поднял голову и посмотрел на человека в золотой маске, всё ещё держащего окровавленный топорик. Кажется, теперь он понял, откуда у этого мальчика такая зрелая и печальная мудрость. Наверное, он и правда общается с богами, а это состарит до поры кого угодно…