— Кто? — отозвался он, поворачиваясь.
Он давно услышал поднимающегося к нему человека и знал, что это Шамья. Собственно, сейчас он и пришёл на стену из-за настоятельного чувства, что молодой воин хочет поговорить с ним наедине.
— Воины Шаваса.
Борода Шамьи заиндевела, а при словах изо рта его вылетали клубы пара — словно дым ледяного пламени.
— Тебя хотят зарезать на горе Утунг и объявить жертвой Шурье, — продолжал он.
Ещё с полстолетия назад человеческая жертва в Ночь смерти богов была обязательной. Потом кровавый обычай сошёл на нет — не так уж много жило в этих краях ариев, чтобы расточать их подобным образом. Но и теперь экзальтация и пьянящие напитки — а в брагу в эту ночь добавляли и грибы духов, и дурман-траву — порой мутили воинам голову, и в самый напряжённый час, когда боги умирали и тьма покрывала весь мир, зачастую кто-то уверялся, что боги не сумеют ожить без свежей человеческой крови. И этот кто-то убивал, чтобы спасти богов и мир. Такое убийство считалось священным и совершивший его не нёс положенного за обычное душегубство весьма сурового наказания. Однако и намеченной «жертве» не возбранялось защищать свою жизнь, и, если при этом напавший умирал, он сам обретал жертвенный статус.
Для Бхулака, однако, оказалось сюрпризом, что старый колесничий намерен бороться за власть. Впрочем, он тут же сообразил, что, если Шамья прав, убийство задумал не сам Шавас, а группа приближённых к нему воинов — задиристых и свирепых. И не слишком-то жаловавших Бхулака.
— Откуда ты это узнал? — спросил он Шамью.
Тот всецело стоял на его стороне и жаждал, чтобы Бхулак возглавил вару. В этом, наверное, скрывалось не только расположение к нему и благодарность за спасение Нойт: Бхулак не раз убеждался, что, даже не инициированные, его дети тянулись к нему.
— Нойт, — ответил воин.
Конечно…
— Она что-то подслушала… — продолжал Шамья, хотя особой уверенности в его голосе не было.
Бхулак же не сомневался, что девушка-дасья вновь прибегла к своим тайным силам. Он часто сталкивался с ней — обычно, когда посещал покои Шамьи, который давно уже открыто объявил Нойт своей женщиной. Не было сомнения, что в скором времени, к величайшему разочарованию множества аркаинских девиц, над этой парой совершат брачные обряды — то, что возбранялось райже, было дозволено вождям рангом ниже.
Бхулак и Нойт разговаривали мало — девушка тщательно соблюдала местный этикет и старалась в присутствии других мужчин хранить скромное молчание. Но иной раз он видел в её глазах колдовской огонь, полыхнувший во время их памятного разговора на исходе лета.
Конечно же, и Шамья знал, что в Нойт скрывается тайная сила, но молчал об этом. Местные прямодушные воины опасались всего, связанного с миром иным и его обитателями. Ирги казались им столь страшным ещё и потому, что о тех шла слава злых колдунов.
— Ещё она сказала, — продолжал Шамья, — чтобы ты не доверял Аргрике. «Но сейчас это не он», — просит она передать тебе.
И это очень похоже на правду: жрец, конечно, человек жестокий и коварный, но смерть Бхулака ему сейчас не нужна вовсе. Ведь, если тот погибнет, в борьбу за титул райжи сразу вступит разгневанный смертью друга Шамья. Сейчас он убедил своих воинов поддерживать выдвижение Бхулака — об этом никто ещё открыто не говорил, но слухи ползли по всей варе. Большинство воинов, похоже, ещё не определились в предпочтениях, но, если о своих претензиях заявит Шамья, а главный жрец, как и обещал, выступит против него, всё это может закончиться резнёй. Чего Аргрика не желал безусловно.
Значит, теперь воду мутил кто-то ещё — пока скрытый от глаз.
— Она не знает, кто это, — подтвердил мысли Бхулака Шамья. — или не хочет говорить…
Тоже возможно — эта девица словно вся соткана из тайн.
— Я прикрою твою спину завтра на горе, — похоже, воин был рад заговорить о простых и понятных ему вещах. — Но и ты держись начеку.
Конечно — как всегда. Завтрашней ночи он не боялся — несмотря на то, что Арэдви не сможет помочь ему, ибо на гору в священный час допускались лишь мужчины. Но Бхулак не сомневался, что останется жив — с помощью Шамьи и своей собственной. Но вот неведомый враг в варе, готовящий предательские удары, его беспокоил.