…Когда напряжение среди стоящих на плоской заснеженной вершине достигло кульминации, погода вдруг испортилась. Ясные ночные небеса как-то сразу затянулись тучами, откуда в ночь полетели снежинки — сначала редкие, но их становилось всё больше, и наконец зарядил обильный снегопад. Это означало, что люди не увидят, как воспрянет Шурья, и не будут знать, вернулся ли мир на обычный круг, или так навеки и останется пустым и мёртвым.
Это вызвало у воинов мучительную тревогу, но они, не подавая вида, что испуганы, продолжали неподвижно и молча ожидать бога. Так прошло несколько минут. Бхулак ощущал движение за спиной и знал, что там его убийцы. А ещё — Шамья со своими людьми.
Но удар последовал сбоку. Один из молодых воинов Шаваса, незаметно пододвинувшись слева, обрушил на голову Бхулака топор.
Убийца избрал идеальный момент — всеобщее смятение от снегопада, скрывшего возрождение бога, отвлекло внимание не посвящённых в заговор. А потом никто не стал бы винить юношу, что тот, в панике, чтобы помочь высшим силам, принёс в жертву того, кто стоял рядом.
Если бы Бхулак не берёгся, он, скорее всего, пал бы на месте: парень выбрал топор с длинной рукояткой, и, взяв его обеими руками, направил удар острого клевца на обухе точно в голову жертвы, защищённую лишь теплым вязаным колпаком. Но Бхулак пришёл в движение одновременно со своим убийцей — резко прянул в сторону, левой рукой перехватив топорище. От столкновения с ним руку пронизала резкая боль, но Бхулак продолжал удерживать оружие противника. Не ожидавший этого воин замешкался. Тут Бхулаку следовало бы правой выхватить меч и пронзить открывшегося противника, но убивать он не хотел. Так что вместо выпада острой бронзы он сделал шаг к напавшему, оказался вплотную к нему и подсёк ногой, одновременно нанеся в грудь сокрушительный удар свободной рукой.
Парень рухнул в снег, а его топор остался в онемевшей руке Бхулака, который теперь обнажил меч и развернулся, опасаясь нападения других неприятелей. Но с этим всё оказалось в порядке: Шамья и два-три его человека с оружием в руках прикрывали его от остальных, и больше никто из них, похоже, нападать не собирался.
Но тут случилось чудо — ну, так его, по крайней мере, восприняли воины Аркаина, большинство из которых никогда не видели, чтобы зимней ночью, во время густого снегопада, небо вдруг озарилось молнией и прогремел оглушительный гром. Раздались изумлённые и испуганные вопли, однако ужасающие чудеса на этом не закончились. Из последнего валуна на конце каменного знака — именно там, куда должна была попасть первая стрела Шурьи — вдруг возник ослепительный шар, пылающий голубоватым огнём. Потрескивая, он плавно поднялся в воздух, медленно полетел к толпе и, зависнув прямо над так и стоящим с топором в руке Бхулаком, оглушительно взорвался, оставив в воздухе странный металлический запах.
Тут же снег, словно по волшебству, прекратился, тучи разошлись, открыв пламенеющее на востоке небе, и первый луч солнца — сияющая стрела воспрявшего Шурьи — вонзился прямо в окончание луча каменной свастики.
Люди на холме, а потом и в долине разразились громким ликующем кличем, поднявшимся к разгорающемуся небу.
Топор выпал из руки Бхулака, и он опустил её, ощущая в конечности дёргающую боль. Но он не обращал на неё внимания, ибо был изумлён и захвачен происходящим не менее всех остальных. Он видел и просветлённое, тоже обращённое к небесам, лицо напавшего на него воина, так и сидящего в снегу, и не ощущал к нему ни малейшей вражды.
Ночь смерти богов миновала и начиналось неуклонное прибавление новой жизни. Как и всегда.
Богов рожденье ныне хотим
Возгласить, прославляя
В слагаемых песнопеньях, —
Ибо кто разглядит их в грядущем веке…*
Брамы нестройным хором завели священный гимн, в морозном рассветном воздухе святые слова звучали чётко и сухо. Потом они запели гимн супруге Шурье Хушас — самой утренней заре:
Ты всегда появляешься как несущая счастье.
Далеко ты сверкаешь:
Твое пламя и лучи взлетели к небу.
Красуясь, ты обнажаешь грудь,
О Хушас божественная, блистая во всем великолепии…*
Возвращаясь вместе с народом в вару, Бхулак заметил, что многие люди бросают на него взгляды изумлённые и почтительные. «Ваджра, ваджра Индры на нём», — слышал он взволнованные голоса вокруг. Поэтому постарался придать себе величественную осанку, хотя очень устал, а рука до краёв наполнялась тянущей болью.