Его перевозчик направил челнок к берегу, то же сделал и второй спутник. Когда лодки пристали, провожатые жестами пригласили Бхулака идти за ними в лес. Что он и сделал.
Вскоре им открылась освященная ущербной луной обширная мрачная поляна, заросшая болиголовом и репейником, с разбросанными по ней причудливо выветренными скалами в форме грибов. Впрочем, в сумерках Бхулак не был уверен, работа это ветра или ей помогали человеческие руки. Кое-где замшелые валуны покрывали причудливые значки и рисунки людей и животных, выбитые или выцарапанные и заполненные красной охрой.
Посередине поляны пылал большой костёр, вокруг которого сгрудились десяток диких дасов, некоторые опирались на копья. А над костром возвышался длинный шест с нанизанными на него несколькими медвежьими черепами. Провожатые повели Бхулака туда и отошли в сторону, а стоящие у костра повернулись и стали молча смотреть на гостя. Бхулак тоже молчал, рассматривая этих людей, по обличию мало отличавшихся от дасов, которых он видел раньше, и многих других их родичей, встреченных им в странствиях.
Наконец один из них выступил из круга и подошёл к нему — морщинистый и сгорбленный, но по виду крепкий ещё старик. Его седую голову, в отличие от других дасов, украшал пучок перьев ворона.
— Я Срп, старейшина Воронов, — произнёс он на языке ариев, голос его был надтреснут, но слова он выговаривал правильно. — Здесь ещё старейшины Куниц, Ястребов, Волков, Ящериц и Рысей.
Бхулак сообразил, что речь идёт о кланах диких дасов.
— Я Гопта, райжа Аркаина Пламенеющего, вождь клана Медведей, — представился он.
Старик кивнул, показывая, что знает это.
— Я видел тебя не раз, но ты меня нет, — заметил он. — И тебя видели многие наши люди. А теперь в этом священном месте собрались наши прадеды, чтобы тоже видеть тебя.
У Бхулака промелькнула мысль, что и его собственное место среди этих самых прадедов — во всяком случае Срп был его сыном. Да и лицо старика напомнило ему что-то очень давнее…
— Скажи, Срп, — заговорил он на языке дасов, который походил на язык и юсов, и их общих предков, — откуда имя, которое ты носишь?
Услышав от чужака родную речь, дасы удивлённо переглянулись.
— Это древнее имя моего рода, его из поколения в поколение передают старшему сыну, — ответил старик.
Бхулак задумчиво кивнул. Что ж, такое возможно…
— Сейчас духи предков скажут нам, сподобишься ли ты предстать перед богами, — вернулся старик к главной теме.
Вожди отошли от костра и встали вокруг него, пригласив сделать то же самое и Бхулака. Все обратили глаза к опушке леса: там стояла небольшая палатка конической формы из оленьих шкур, называемая дасами чом. Бхулак заметил, что на протяжении всего разговора они постоянно поглядывали в ту сторону.
Из чома послышались приглушённые ритмические звуки, они становились громче и звучали чаще. Наконец оттуда вышел невысокий, хрупкий на вид человек в колдовском одеянии: длинном балахоне из шкур, обвешанной амулетами — костяными, деревянными, металлическими, и круглой меховой шапке с оленьими рогами. Лицо колдуна скрывалось под страшной, расписанной красным и чёрным, лубяной личиной.
В руках он держал бубен, в который ритмично бил обтянутой мехом колотушкой, производя жуткие потусторонние звуки, далеко расходящиеся по ночному лесу и сонной реке. Ритм ударов всё убыстрялся, колдун начал приплясывать и завывать непонятное странным высоким голосом. В своём диком танце он всё ближе подходил к неподвижно стоящим вокруг костра людям.
Наконец, продолжая конвульсивно приплясывать, оказался вплотную к ним, и те расступились, попуская его к площадке у костра, где магическое действо продолжилось. Удары в бубен стали настолько частыми, что звуки их слились в протяжный утробный вой, а непонятные слова и фразы исторгались уже непрерывно. Всё это захватывало присутствующих — вожди дасов тоже начали сперва дёргаться, а потом некоторые стали вслед за колдуном совершать судорожные движения и подвывать что-то. И сам Бхулак ощущал дыхание безумия, но сопротивлялся ему — в конце концов он не раз видел подобное, а иногда и сам становился главным действующим лицом похожих радений.
Достигший пика экстаза колдун упал на землю, продолжая конвульсировать и завывать. И вот он прокричал, вернее, провизжал что-то вовсе уже невыразимое, сорвал с себя маску, отшвырнул её в сторону и вдруг разом стих.
Бхулак вздрогнул, узнав теперь в колдуне Нойт. Лицо девушки было, словно у мёртвой, бледно и неподвижно, местами испачкано пеной, пошедшей у неё ртом во время обряда.