Суетившиеся вокруг домов люди издали тоже напоминали деловитых муравьёв, снующих по протоптанных между домами в снегу дорожкам. Имелись и лошади — много. В основном они таскали за собой всякие тяжести, вроде брёвен для ремонта пострадавших от вчерашней непогоды крыш. Но на самом деле коней тут было гораздо больше: когда они подъезжали к селению, Бхулак разглядел огромный загон для них, устроенный на куске степи, ограниченном лесом и оврагами. Такие загоны имели и ореи, но Бхулак никогда не видел у них настолько большого — здесь содержались тысячи животных. Ещё несколько загонов поменьше примыкали к домам.
Люди радостно приветствовали возвращённый табун и с любопытством поглядывали на Бхулака. Взглядов враждебных он не заметил, что, в общем, не очень его удивило: лэвали славились как умелые воины, селения их были многолюдны, и мало кто из врагов рисковал нападать на них. Так что, судя по всему, здешние люди привыкли к мирной жизни.
Сани остановились у одного из домов, украшенного конскими черепами.
— Здесь живёт мой род, — сказал Енё Бхулаку. — Зайди, и этот дом станет твоим на столько, сколько ты захочешь в нём оставаться.
Склонив голову в знак благодарности, эмиссар сквозь распахнутые деревянные двери зашёл в узкую и низкую прихожую с несколькими земляными ступенями, хозяева последовали за гостем. Они оказались в полутёмном обширном помещении, явно нежилом: в нём сильно пахло лошадьми, да они тут и были — несколько маленьких ещё жеребят в загоне.
Пройдя дальше по подземному коридору, теперь уже оказались в настоящем людском жилище, наполненном обычными запахами, среди которых преобладал чад открытых глиняных очагов — дым от них выходил в отверстие в куполе, к которому вела деревянная лестница. Здесь жили, наверное, несколько десятков человек, чьи пожитки лежали в устроенных в глиняных стенах нишах. Всё это очень напомнило Бхулаку родную Аратту.
Его усадили у очага, дали варёное мясо и шарики сухого творога из кобыльего молока, им же всё это следовало и запивать. После трапезы Енё указал ему на двухярусные нары у стены, приглашая отдохнуть. Бхулак по лестнице взобрался на верхнюю, где было тепло, а смрад ощущался не так сильно. Смертельно уставший, он мгновенно погрузился в глухой сон.
Видимо, он проспал весь день и всю ночь, ибо, открыв глаза, увидел, как сквозь дымовое отверстие пробивались лучи рассвета. Дом просыпался для нового дня. Бхулак спрыгнул с нар, обулся и вышел наружу. Проходя по помещению с загоном для жеребят, он увидел, что юная девушка доит заведённую в загон лошадь. Та стояла тихо, терпеливо позволяя сцеживать молоко в сосуд с островерхим дном, которое девица зажимала между своих коленей. Дева с любопытством стрельнула на гостя глазами и вновь потупила взгляд, а тот отметил, что лицо её приятно на вид…
Утреннее солнце после полумрака жилища ослепило его. Снег сиял и искрился, словно пылал холодным пламенем, а люди существовали в нём наподобие бессмертных духов. Впрочем, волшебное это чувство длилось недолго — вскоре Бхулак вновь начал видеть всё более приземлённо: заснеженную равнину под утренними лучами, тёмные массы домов, занимающихся своими делами людей и лошадей.
Его заинтересовала ведущая куда-то коней группа мальчишек с лыжами за плечами, и он отправился за ними по одной из протоптанных в снегу дорожек. Так они вышли на окраину посёлка. Бхулак с большим интересом следил, как парни споро и привычно надевали на лошадиные морды приспособления для езды, причём сами животные относились к этому вполне спокойно. Бхулак вспомнил своего дикого Гхвера — вот тот бы нипочём не потерпел такого с собой обхождения, ибо носил своего хозяина по доброй воле. Похоже, лэвали и впрямь укротили этих диких зверей, и сделали это уже очень давно.
Взнуздав коней, парни встали на лыжи и, уцепивший за длинные вожжи, начали понукать ими лошадей, которые бодро пошли по снегу, волоча за собой парней. Животные всё убыстряли ход, а мальчишки, перекликаясь звонкими голосами, ловко лавировали среди сугробов. Вскоре они исчезли за горизонтом.
Похоже, это была просто игра или соревнование, но такого Бхулак не видел нигде. Он задумчиво стоял, пытаясь представить, как ещё человек может использовать этих вольных зверей, коль скоро те согласились ему покориться.