Он мог бы и теперь обратиться к ним, и вскоре их глаза зажглись бы верой в него, а лица выразили бы готовность идти вместе с ним хоть до небесной обители богов, хоть до преисподней. Но для нынешнего его дела люди эти никак не пригодятся, так что следовало просто успокоить их.
— Что вам нужно? — обратился он к стоящей впереди согбенной старухе с выпирающим из-под головной накидки крючковатым носом, над которым яростно сверкали глаза.
— Чтобы ты ушел! — злобно взвизгнула та.
— Почему?
— Сам знаешь — тебя прислал Кумарби, чтобы погубить всех нас!
Толпа отозвалась встревоженными криками. Видимо, эта старуха имела немалый авторитет. Такие провидицы были непременной принадлежностью всех здешних поселений, и иногда их предсказания действительно были удивительно точны. Сейчас Бхулака поразило, что обвинения пожилой дамы так хорошо совпали с его собственными недавними мыслями. Может она, сама того не ведая, как-то сумела подключиться к сознанию Поводыря и что-то усвоила оттуда — хоть и в меру своего разумения?..
— Ты ошиблась, — ответил он спокойно.
— Нет! — взвизгнула бабка. — Уходи сейчас же, иначе мужчины убьют тебя!
Они могли, и Бхулак знал это. Он не взял с собой кинжал, да тот бы и не помог ему отбиться от довольно большой толпы. Но почти все, кто стоял сейчас перед ним, даже старуха, были его детьми, что полностью отдавало их в его руки.
Уйдя в себя, Бхулак пропел Песню. Чуждый, нездешний ритм мгновенно ввёл всех его стоящих тут потомков в состояние транса. Те же немногие, на кого песня не подействовала, оглядывались на своих вдруг застывших соседей с недоумением и испугом.
Теперь пробуждённым надо было произнести формулу инициации. Но делать этого Бхулак не стал: ему нужно было сейчас не подчинять их, а лишь отвадить. Вдобавок каждого инициируемого следовало назвать по именам, которых он не знал. Поэтому он просто несколько секунд подержал их в трансе и отпустил, издав ещё один краткий звук.
Теперь Бхулак мог в любой момент инициировать уже пробуждённых — только вряд ли ему это когда-нибудь понадобится. И они жизнь проведут в томлении неосознанного сожаления о несоединении с праотцом.
Такова, значит, была их судьба.
И все они спокойно разошлись по своим делам — старуха тоже. Несколько оставшихся потоптались с ошеломлённом видом и тоже ушли. Мостовая перед домом опустела, по ней проскользнула юркая ящерица.
— Я знал, что ты бог, — глядя на Бхулака горящим взглядом сказал так и простоявший всё это время посередине комнаты Аказази.
Его изуродованное лицо приняло выражение вдохновенной решимости и стало почти прекрасным.
— Это не так, — покачал головой Бхулак.
Не отвечая, медник вышел в двери, ведущие на двор, и направился к своей мастерской. А вернулся оттуда с оружием в руках.
Этот клинок из прекрасной бронзы, напоминал большой кинжал, но таких кинжалов Бхулак ещё никогда не видел — он был вдвое длиннее и шире самого длинного.
Мастер молча протянул его гостю. Да, этим оружием можно было рубить — ничуть не хуже, а, может, и лучше, чем потерянным хопешем. А ещё — колоть. Плавно сходящееся остриё достигало игольной остроты, а режущие кромки были прекрасно прокованы — хоть брейся.
В старательно отполированном лезвии Бхулак чётко видел своё лицо — прямо зеркало, а не оружие.
Налюбовавшись прекрасной вещью, он протянул её обратно хозяину, но тот отрицательно вскинул руку.
— Я назвал это «меч», — горячо заговорил он. — Другие мастера смеялись надо мной и говорили, что у меня никогда не получится сделать его настолько длинным, чтобы им можно будет рубить, что он станет слишком легко гнуться. Но я придумал сделать жёсткое ребро посередине клинка и теперь согнуть его непросто. Я взял лучшую медь с мышьяком, долго подбирал верную пропорцию. Наконец отлил его, а потом ковал, ковал, чтобы он стал таким крепким и острым, и полировал, чтобы он сверкал, как звёзды. Я делал так несколько лет. Думаю, я сработал лучшее оружие из того, что есть сейчас в мире. И оно твоё.
Теперь руками взмахнул уже сам Бхулак.
— У меня нет при себе столько серебра, чтобы заплатить за него, — запротестовал он. — Это вещь должна стоить, как большое стадо овец.
— Я дарю его тебе, — твёрдо ответил Аказази. — Теперь я думаю, что для тебя я его и делал, Тархун. Возьми его и срази Улликумми!
Заглянув ему в глаза, Бхулак перестал возражать. Одной рукой он взял меч, а вторую возложил на голову медника.
— Благословен ты, Аказази, — торжественно произнёс он.
Лицо мастера осветила радость — словно внутри его существа вспыхнуло яркое пламя.