Бхулак насторожился, увидев, что на сей раз тот принял вид его матери. Спустя тысячелетия он помнил её именно такой: смуглой, но светлоглазой, статной и крутобёдрой, в шерстяной юбке выше колен и кожаном лифе с узорами, в расшитых мелкими ракушками мокасинах с гетрами. На стройной шее — ожерелье из самоцветов и человеческих клыков, на поясе — берестяные ножны с каменным ножом и зеркальце из обсидиана. Удлинённую подбритую голову венчала тиара из чёрной змеёй свернувшейся косы.
Поводырь иногда принимал такой вид, когда разговор обещал быть непростым — как и отношения Бхулака с породившей его женщиной.
— Ты должен приготовиться, — голос, воспроизводимый сознанием Бхулака, был мелодичен, подобно журчанию ручейка в летний день, но проскальзывали в нём и жесткие нотки. — Сейчас я перенесу тебя к цели твоего пути.
— Но ведь я должен идти туда сам… — начал Бхулак.
— План изменился, когда тебя смыло за борт и ты оказался в этой точке, — безапелляционно заявила машина в образе дамы. — Теперь наиболее рациональное решение — перенести тебя к конечной цели.
— Нет, — твёрдо сказал Бхулак, и женщина, кажется, оторопела. Хотя, вероятно, это была иллюзия.
— Ты снова оспариваешь мои распоряжения?
— Ты не всё учёл, — бросил Бхулак.
— Это невозможно, — тут же ответила она, довольно сердито — Поводырь идеально копировал манеру прототипа своего облика.
— Сначала мне нужно посетить Жилища Бога, — продолжил гнуть свою линию Бхулак. — Это не так уж далеко отсюда, я легко доберусь своим ходом.
— Зачем тебе туда нужно?
— У меня почти не осталось серебра, а мне нужна пища, разные вещи, и может понадобиться привлечь с себе людей с помощью богатства…
— Я знаю, какими способами люди обеспечивают свою социальную функциональность, — кивнул Поводырь. — Но почему тебе нужно именно в пункт, который ты называешь Жилища Бога?
— Когда я привёл и утвердил народ в этой стране и ты велел мне идти в другое место, я спрятал там много добра. Золота тоже. Я заберу его — оно даже лучше серебра.
Поводырь секунду молчал, затем сказал
— Этот факт не зафиксирован в моих файлах. Почему?
— А разве нужно было тебе говорить о нём? — с простодушным видом спросил Бхулак.
— Я должен знать всё, что с тобой происходит.
— Даже когда я посещаю нужник? — Бхулак чуть не добавил «мама», но вовремя сдержался.
Он сам не понимал, почему так злится. Раньше в его отношениях с Поводырём, конечно, бывали трудности, но они никогда не возникали буквально на пустом месте, как теперь.
— Нет, данная информация мне не требуется, — покачала головой дама с таким важным видом, что Бхулак, едва удержался от смеха. — Но факт сокрытия тобой материальных средств не равен эпизодам твоего метаболизма.
— Хорошо, — решил больше не дерзить Бхулак, — то, что я не сказал тебе — моя ошибка. Но мне всё равно нужно сейчас это золото.
— Допускаю, — кивнула женщина. — И это всё?
— Нет, — покачал головой Бхулак. — Ещё я просто хочу побывать там.
— Почему ты имеешь такое желание?
— Это моя родина — вся эта страна. А Жилища Бога — очень важное её место. И я очень давно не был там…
— Я не понимаю, — надменно произнесла женщина, — полагаю, это относится к алогичной составляющей человеческой программы. Я признаю её необходимость как информационного предохранителя, но считаю, что у людей она занимает слишком большое место в сознании.
— Такие уж мы есть, — развёл руками Бхулак.
Поводырь опять замолк, теперь это продлилось дольше — около минуты. Потом заговорил.
— Предложение приемлемо. Я рассчитал вероятности нового варианта маршрута с учётом твоих потребностей. На финальную часть с вероятностью в восемьдесят восемь целых шесть сотых процента придётся кризис, связанный с местным населением.
Бхулак пожал плечами — кризисы были в его жизни делом рядовым.
— Я отправлюсь на заре… мать Ерати, — сказал он и тут же провалился в глубокий сон.
Происхождение Пастуха
Южная Анатолия, Аратта. 5681 год до н. э.
— Я виноват, мать Ерати.
Юный пастух стоял перед матерью на коленях, склонив голову с буйной рыжей шевелюрой.
«Совсем как у его отца, — подумала Ерати. — Таур, Таур, зачем ты меня оставил?!»
Взгляд её упал на покрытый извёсткой пол, под которым покоились кости её мужа и двух сыновей, и печаль вдруг сменилась злостью на оставшегося сына. Слова полетели из её рта, словно ядовитые стрелы: