— Как у тебя язык повернулся сказать мне такое! Ты не смеешь уйти из моего дома! Ты не смеешь уйти из Аратты!
Её захотелось изо всей силы ударить Ойно по огненной голове, она даже потянулась к рукояти лежащей рядом короткой палицы с твёрдым глиняным навершием — с помощью таких булав жители посёлка частенько выясняли отношения. Но вовремя одумалась и отдёрнула руку.
— Мама, но я же вернусь, — пытался оправдаться Ойно, хоть и понимал, что это бессмысленно. — Я привезу тебе оттуда богатство…
— Не нужно мне богатство из-за западного моря! — почти взвизгнула женщина. — Мне нужен ты, здесь, дома!
— Мама, у нас всё меньше еды, скоро нам будет не хватать… — пытался достучаться до матери юноша.
— Ты скоро пройдёшь посвящение и будешь с остальными мужчинами пасти скот. И тогда у нас будет много мяса и молока, — отвечала женщина уже спокойнее.
Её злость сошла также быстро, как накатила, сменившись глухой тоской. Она вдруг вспомнила, как тесно и весело было в их доме, когда все они были вместе — Таур, она и четверо их детей. Но уже три весны миновало с тех пор, как муж и старший сын пали под рогами дикого быка — именно после этого случая старейшие окончательно запретили мужчинам охоту, которую женщины посёлка и так не одобряли. Зачем она, если в Аратте большие стада овец и коз, а вокруг — поля пшеницы и ячменя, бобов и гороха. А за блестящий чёрный камень, в изобилии предоставляемый Материнскими Грудями, можно было выменять что угодно у прибывающих со всех сторон посланцев из других краёв.
На стадах, полях и чёрном камне, из которого получаются самые острые ножи и самые ясные зеркала, покоилось могущество Аратты — главного поселения великого народа ар.
Раньше охота и правда была необходима, но теперь из-за неё только уменьшается число мужчин — которых и так мало. Но они по-прежнему нет-нет, да обходят запрет — это у них в крови. Мало им защищать стада от нападений волков и леопардов, они сами хотят нападать, сражаться с дикими зверями, а потом поедать добычу. Уж такими создала их Триединая. Вот и глупый Таур пошёл на того проклятого быка, взяв с собой Пеку, только что посвящённого и радовавшегося своей первой охоте…
Как же больно!
И Ойно такой же. Только хуже — говорит ей, что намерен после посвящения с ещё несколькими парнями уйти в новую страну за западным морем. Но откуда мало кто возвращается, а если и возвращается, то лишь для того, чтобы сманить туда ещё нескольких молодых мужчин — или даже безумных девушек.
— Скоро ты станешь мужчиной и старейшие позволят тебе носить передник и головную повязку из шкуры леопарда. Ты перестаешь работать с женщинами и детьми на полях, и будешь уходить с мужчинами пасти стада, — твёрдо сказала она сыну.
«Хотя видела уже больше вёсен, чем трижды пальцев на обеих моих руках, моё лоно всё ещё жаждет мужского семени, — горько думала она. — Но никто из свободных мужей не возьмёт себе старую вдову, когда вокруг столько молодых дев. А я не хочу оставаться одна!»
Спустя год после гибели мужа и сына дочь вышла замуж и ушла в дом свекрови. А вскоре заболел и умер младший сын — в последние годы всё больше детей рождались слабыми, а то и вовсе порченными, и часто болели. Ойно — всё, что у неё оставалось.
Конечно, Ерати не пропадёт и одна — у неё ещё достаточно сил для работы в поле, и она прекрасно умеет прясть, шить одежду и разукрашивать её узорами из цветных камушков и ракушек. Да даже если бы и не могла, старейшие не дадут ей умереть от голода — Аратта изобильна. Но остаться без Ойно…
Нет!
— Я не дам тебе предать Триединую и уклониться в ересь древних! — яростно бросила она.
— Мама… — начал было Ойно, но Ерати прервала его:
— Слово моё!
Ойно исподлобья бросил взгляд на суровую женщину, сидящую на низком ложе, слишком просторном для неё одной, в слишком просторном для них двоих доме. Он еле сдержался, чтобы не наговорить матери своих слов — немыслимых и преступных. Но в чём-то она была права: в поселениях за морем и правда, как рассказывал ему Кхерс, не особенно чтили Триединую — больше обращались к прочим тьюи. Да и старейшими там были чаще мужчины. Он, правда, не понял, причём тут ересь древних, но выяснять это сейчас было совсем не нужно.
— Да, мать Ерати, — сказал он, поднимаясь с пола.
Несмотря на отсутствие леопардового передника поверх обычной набедренной повязки, со своим обнажённым мускулистым торсом и широкими плечами он выглядел совсем уже взрослым мужчиной.
— Куда ты идёшь? — спросила она.
— В дом молитвы. Хочу говорить Триединой.