Отбросив воспоминания, Бхулак стал доставать и складывать в кожаный мешок золотые предметы — бляшки и бусины, которыми некогда были обшиты его одежды, браслеты, ожерелья, массивный нагрудный диск, оковку царского топорика, футляр для священного царского мужского жезла… Прекрасно отполированные нефритовые топоры, медные кинжалы и наконечники копий он оставил, но всё равно мешок стал довольно увесистым.
Остановившись передохнуть, он вновь унёсся мыслями к тому — прекрасному — времени, когда всё ещё ощущал себя молодым и радовался своему данному богами могуществу. Тогда он был уверен, что вскоре тьюи вновь спустятся с небес и он вместе со своим народом уйдёт в славный поход среди звёзд. Но тьюи так и не пришли, а Поводырь отказывался говорить, когда они вернуться. Постепенно Бхулак стал осознавать своё одиночество и оторванность от человечества. Что у них было общего?.. Разве что смерть, но если на прочих людей она набрасывалась почти сразу после их рождения, то его ждала в каких-то туманных далях.
Вот так Поводырь — просто машина, при всех его знаниях и умениях — стал для него ближе любого из людей, даже своих родителей, растворившихся в невероятной толще веков.
— Ойно! Ойно!
Бхулак знал, что голос этот звучит лишь в его душе, но для него он заполонял весь мир. Не в первый раз настигал он его, и это всегда случалось в ключевые моменты его жизни.
— Отец! — закричал он, хотя знал, что это, конечно, не его павший тысячелетия назад от рогов быка отец, от которого и костей-то сейчас не осталось. Но всё равно кричал в своём сердце:
— Отец, чего ты от меня хочешь?!
— Вернись ко мне, Ойно! — отвечал голос, так похожий на голос отца его Таура.
9
Происхождение Пастуха
Южная Анатолия, Аратта. 5681 год до н. э.
Ойно резко вскочил и обернулся, едва не уронив отцовскую голову. На низкой платформе позади него сидела огромная старуха — полуголая, одетая лишь в шерстяной лиф, который не в силах был удержать её отвисшие до пупа груди, и передник, которого могло и не быть, поскольку он почти полностью скрывался под жировой складкой живота, возлежащего на необъятных ляжках. Её круглое лицо было бесстрастно, под жёсткими усиками змеилась холодная полуулыбка. Коричневатая кожа блестела от пота — Ойно и со своего места ощущал кислый запах.
— Прости, я не слышал, как ты вошла, старейшая Кхел, — юноша вновь сел на пятки и в знак почтения простёр к главе совета посёлка обе руки.
Он и правда не слышал, более того, не понимал, откуда она появилась: в дом был лишь один вход — по лестнице из потолочный двери, и старуха по ней точно не спускалась. Может, из потайной комнаты, о которых ходили слухи? Или просто возникла из воздуха?..
— Ты и не должен был, — снисходительно ответила Кхел. — Мужчинам многое не дано знать.
Ойно смиренно склонил голову — старуха обладала в Аратте непререкаемым авторитетом и вообще считалась воплощением Триединой. Она и правда была точь-в-точь, как статуэтка Матери, восседающей на двух леопардах и исторгающей из себя младенца — такая стояла на домашнем алтаре в доме Ерати.
— Ведаю, о чём ты говорил с отцом, — произнесла старуха, и юноша похолодел.
— Ты знаешь? — вырвалось у него.
Кхел усмехнулась.
— Неужели ты способен что-то скрыть от меня? Я вижу твои все мечты и мысли. И я их осуждаю.
— Но почему?
— Потому что Триединая во гневе явит тебе свой птичий лик, — зловеще понизив голос произнесла старейшая.
— Но чем я прогневал её?!
— Ты впал в ересь древних.
Уже второй раз за сегодня Ойно слышал это, но никак не мог взять в толк, в чём был смысл такого обвинения. Он почти ничего не знал о древних…
— Ты хочешь уйти в проклятую страну на западе, — обвиняюще заговорила Кхел. — Там, где мужчины управляют сами. Где в поселениях дома стоят порознь, а не прижимаются друг к другу, как должно. Где святотатственно держат в загонах телят, пока из них не вырастут быки и коровы, и пасут их, хоть эти звери посвящены Матери и должны быть свободны. Где расплавляют вязкие камни, которые Мать дала затем, чтобы из них делали священные предметы. Но на западе из них отливают инструменты и оружие. Там забыли о Триединой, и поклоняются Богу-зверю, посылающему молнии! Мужчине!
Старейшая буквально прошипела это слово.
— Нет такого Бога! — продолжала она с такой силой и злостью, что Ойно почувствовал на плече капельки её слюны. — В Великой воплощено всё, что еретики разделяют — рождение, смерть и новое рождение. А прочие существа, те кого мы зовём тьюи — лишь её прислужники. Это предвечный закон, он не изменится никогда. Древние отвергли его и страшно поплатились.