15
Маргуш, Марга. 2003 год до н. э.
Способность удивляться у Бхулака порядком усохла, однако сейчас он испытал нечто даже больше — потрясение, сравнимое с эффектом неожиданного удара. Дело было не только в невероятности узнавания — здесь и сейчас, а в том чувстве, которое таилось где-то глубоко в нём, а сейчас, подобно потоку лавы, вырвалось наружу.
«Анат?!»
Это не могла быть она — девушка, с которой он провёл мимолётную ночь в Библе почти три года назад и ушёл, оставив своё семя в её утробе. Девушка, казалось, сразу забытая, но на деле вовсе не забытая, а лишь прятавшаяся где-то в тёмном уголке его бездонной памяти. Девушка, тронувшая его сердце.
«Анат!»
Её не могло здесь быть, но это была она — Бхулак знал это всем своим существом.
Пряча своё потрясение, он поднял и пригубил чашу с виноградным вином, откусил от медового пирожка, густо посыпанного орехами и кунжутом, и повернулся к сидящему рядом Хуту-Налаини, главному жрецу храма Иштар, которую тут именовали Пиненкир.
— Эта девица — и есть то чудо, которое ты хотел показать мне, благословенный?
Он очень надеялся, что жрец не видит на его лице ничего, кроме высокомерной скуки и равнодушия. На самом же деле Бхулак пытался сдержать нежданный всплеск чувств, которые делают человека слабым и беззащитным.
«Анат!»
— Не сама девушка, славный Шупан, а то, что она несёт в себе, — ответил жрец с любезной улыбкой.
Статус Бхулака в великом городе Марге был высок — Заратахша подал ему прекрасную мысль представиться новым тамкаром, присланным завоевателем Ура царём Хутран-темпти эламским. При опыте Бхулака и знании им всех интриг и хитросплетений политики в городах Двуречья, убедить здешних правителей в подлинности своей миссии труда ему не составило. Кроме того, Поводырь заверил, что у эламитов сейчас достаточно хлопот с городом Исином, где правила новая аккадская династия, намеренная отбить свою страну у захватчиков, и далёкий Маргуш интересуют их меньше всего. Но тут-то этого не ведали и всячески ублажали посланца великого царя, обещавшего стать богатым торговым партнёром и сильным военным союзником.
— И что же такого необычайного она несёт? — спросил он тем же скучливым тоном.
— Она танцует священный танец так, словно её обучала сама великая богиня, — отвечал жрец.
По всей видимости, он и правда был очарован мастерством танцовщицы — его полное лицо лоснилось, глаза блестели, аккуратно подбритая надушенная бородка трепетала, он даже сглотнул от волнения.
— Так это твоя рабыня для услаждения? — продолжал вопросы Бхулак, упорно не глядя на девушку.
— Она рабыня богини, и стала ей совсем недавно, когда управитель нашего храма купил её у бродячих торговцев из степи, — ответил жрец. — Но уже успела обучиться всему, что ей следует знать, и обучиться очень хорошо. У вас такие девы называются надиту, только они дарят от имени богини любовь всем её жаждущим, а наши ещё и владеют мастерством священного танца.
— Вот как, — Бхулак наконец нашёл в себе силы вновь посмотреть на предмет беседы.
«Анат!»
Невозможным казалось её присутствие здесь, на другом конце мира, куда сам-то он добрался лишь благодаря чудесной помощи Поводыря. Но это была именно она, да ещё совсем такая, какой он её запомнил — небольшого роста, гибкая, но с женственными формами, и с волосами, как и у него самого — цвета бронзы, уложенными в тяжёлый пучок, лежащий на правом плече.
Она тоже не смотрела на него — стояла неподвижно, глядя перед собой и вытянувшись, подобно тетиве лука. На ней не было ничего, кроме тяжёлого ожерелья и множества браслетов на руках и ногах — серебро и медь изредка тихо позвякивали, выдавая напряжение всех её мышц. Острые груди торчали, бёдра развернулись для первого движения танца, окрашенные красной охрой пальцы на босых стопах поджались.
— Сейчас ты убедишься сам. Айя! — выкрикнул жрец и хлопнул в ладоши.
Раздались мерный стук барабана и ритмичные возгласы сидящих поодаль музыкантов. Девушка, только что неотличимая от изящной статуэтки, вдруг чудесным образом ожила. Звякнув браслетами, руки её совершили круговое движение, и ладони — красные, как и стопы — сошлись перед грудью в приветствии. И тут же, подбоченившись правой рукой и сделав сложный жест левой, она начала свой танец.
Бхулак изо всех сил старался делать вид, что его мало интересует это зрелище, хотя оно сразу захватило его, словно колдовство. Это напоминало танцы Мелуххи, которые Бхулак видел в Дильмуне, но без их сладострастия и откровенного призыва к соитию. Лицо танцовщицы было бесстрастным, а движения — филигранно-чёткими, резкими, почти агрессивными. Но настоящей страсти в них было куда больше — Бхулак словно созерцал полымя степного пожара, неукротимое и устрашающее.