Всё так же молча Бхулак и семенящая следом за ним Айя прошли квартал жрецов и почти весь квартал стражей-воинов. Они отделялись друг от друга и от поселений глинобитными стенами.
— Великий змей видит вас!
Резкий вопль, сопровождаемый металлическим звоном, заставил Бхулака приостановиться.
— Великий змей глядит на тебя с неба! — завывал безумец, приплясывая и издавая неблагозвучное уханье. Он был небольшого роста, с курчавыми волосами и гораздо более тёмной кожей, чем у других местных жителей, которые, в свою очередь, были куда смуглее Бхулака или степняков.
Юродивый был весь увешан бряцающими бубенцами и амулетами, они были даже вплетены в жиденькую бородку. На лице безумца расплылась блаженная ухмылка — чувствовалось, что он пребывает в полном восторге от своей жизни. А на плече его сидела маленькая и довольно паршивая обезьянка, корчащая гротескные рожи, передразнивая хозяина. Таких прихрамовых дурачков, которых Заратахша называл даэвона, в городе были сотни. Паломники прикармливали их, а стража не гоняла: ведь через них могут говорить могущественные духи, а то и боги.
— Великий змей! Великий змей!
Змеи были почитаемыми в этих краях животными, хотя считалось, что они порождены хаосом и враждуют с порядком, олицетворённым двуглавым орлом, бывшим и символом царской власти, и вообще державы.
Бхулаку были неприятны эти завывания, они его почему-то даже тревожили. Бросив даэвоне медный слиток, он сделал знак танцовщице следовать дальше. Их провожали истошные вопли:
— Великий змей на небе! Смотри, небо становится ближе!
Обезьяна протяжно верещала в унисон хозяину.
Лишь пройдя ворота воинского квартала, они перестали их слышать. Здесь стояли разделённые узкими улочками многоквартирные одноэтажные дома из саманного кирпича, в которых, в основном, временно жили паломники. Каждое ложе в них стоило очень дорого, однако Бхулаку, как посланцу великой державы, полагалась отдельная большая комната.
Когда они зашли туда, он закрыл дверь, зажег кресалом масляную лампу на столе, сбросил с плеч лёгкую накидку, оставшись в одной длинной юбке-каунакес, которую он носил по здешней моде. Потом повернулся к неподвижно стоящей у входа девушке.
— Сними покрывало, — сказал он глухим от волнения голосом.
Она повиновалась. Под покрывалом у неё теперь были набедренная повязка и расшитый бисером лиф, а ожерелье и большую часть браслетов, в которых танцевала, она сняла.
В мутном свете лампы она была ещё больше похожа на девушку из Библа…
— Анат, — не сдержался Бхулак.
— Меня зовут Айя, господин, — ответила танцовщица, не поднимая глаз.
Но это же был голос Анат — он прекрасно помнил его!
— Почему ты обманываешь меня? — вырвалось у него.
— Я говорю правду. Меня зовут Айя. Зовут тут… При рождении на моей родине я звалась иначе.
— Как?
— Арэдви.
— Где ты родилась?
— Далеко отсюда, в степях на севере. Меня пленил враждебный клан и продал в Маргу, когда мне было ещё очень мало вёсен.
Бхулак не знал, верить этому или нет. Сходство было потрясающее, и дочерью его она тоже не была. Однако вдруг это и правда полный двойник Анат — в мире ведь происходят ещё не такие чудеса…
Но какая в конце концов разница? Он всё равно безумно хотел обладать этой женщиной!
Подойдя, он положил руки на её обнажённые плечи. Их гладкая округлость ласкала его ладони, а исходивший от её тела сладостный запах сводил с ума. Рефлекторно он сжал руки сильнее и ощутил её трепет.
Порывисто привлёк её к себе и припал своим лицом к её, ощутив губами рот, зубы и язык — вместе они были, как влажный трепещущий огонь. Его руки скользнули по гибкой спине и ниже, нетерпеливо рванули тонкую ткань набедренной повязки, освобождая вожделенную плоть, крепко обхватили её…
Девушка простонала. Бхулак слегка отстранился и вгляделся в её лицо. С закрытыми глазами, лёгшими под ними тенями и загадочной полуулыбкой оно напоминало священное изображение лица богини.
— Твои губы сладки, как плоды граната, — прошептал он на языке Ханаана, но она никак не показала, что поняла его слова. Вместо этого её руки ловко развязали его пояс, и каунакес упал на пол. Но на том она не остановилась — руки проникли под его набедренную повязку и сжали его уд, который он ощущал раскалённым, пульсирующим и твёрдым, как дерево.
Это уже было слишком. Он зарычал, подобно льву, и прижал её к себе так, словно хотел вдавить внутрь себя, воедино сплавить свою и её горячую и влажную кожу. Она, сбросив лиф, легко и естественно отдалась его порыву. Закинула руки ему за шею, крепко сцепив их там, подогнула колени и повисла на нём, буквально насадившись на его вздыбленный ствол.