— Я и не бог, я говорил тебе это.
Анат… нет, он уже привык называть её иначе… Арэдви энергично помотала головой в знак отрицания и продолжила рассказ.
— Таммар… она скоро тоже умерла — занозила руку, ранка долго не заживала, болела, потом вся рука болела, распухла, она слегла, вся горела, лекарь её лечил, но она умерла. Гостиница досталась по наследству одному купцу, её дальнему родственнику. Он её продал, и всех девушек тоже.
Бхулак слушал, до боли сжимая зубы.
— Меня продали в Угарит, в весёлый дом, — продолжала девушка. — Но там я пробыла недолго: меня выкупил купец из Мари. Он хотел оставить меня для себя, но его караван разграбили пустынные дикари, и ему пришлось продать меня купцам из Элама. Мы долго добирались туда. В Шушане на рынке меня купили посланцы Маргуша — я слышала потом, что они заплатили очень дорого, потому что жрец, который был с ними, осмотрел меня и сказал, что я могу научиться хорошо танцевать. И по пути лазурита меня привезли в Маргу…
«В этом мире случается и не такое», — думал Бхулак.
Он очень хотел верить истории девушки, выглядевшей вполне правдоподобно, хоть и печально. Теперь он, кстати, понял, почему она говорила только на языке Маргуша, который был похож на язык Элама. Он несколько раз пытался поговорить с ней на якобы её родном арийском, но она отвечала, что он напоминает ей о доме, а это больно.
— Бхулак! — позвала она.
— Называй меня Шупан, — сурово ответил он. — Всегда — пока мы здесь…
— Значит… ты возьмёшь меня с собой? — в его словах она услышала лишь то, что жаждала.
— Я не знаю, — ответил он помолчав. — Не знаю ещё, верить ли тебе.
Она вновь закрыла лицо руками, откуда послышались сдавленные рыдания.
— Ну всё, хватит, хватит, — бессмертный или нет, Бхулак, как и всякий мужчина, не выносил женского плача.
Он вновь присел рядом с девушкой и приобнял её за плечи.
— Успокойся, я всё улажу.
— Правда? — она опустила руки и подняла-ка нему мокрое лицо.
— Конечно!
— Бхулак… Шупан, увези меня обратно в Ханаан, я больше не могу жить на чужбине! — взмолилась она.
— Может быть, — глухо ответил он. — Пойдём, нам надо вернуться в город.
Обратный путь они проделали молча, погружённые в глубокие раздумья — по крайней мере, Бхулак, который пытался понять, как все эти известия должны сказаться на текущей ситуации. Впрочем, ничего особенного он не придумал, со вздохом решив подождать и поглядеть, как будут разворачиваться события.
О чём думала Арэдви, догадаться было невозможно.
Квартал стражи встретил их смехом и пронзительными воплями. Скоро причина их открылась: городские мальчишки издевались над давешним чернявым даэвона. Выкрикивая насмешки, они швыряли в него куски засохшей глины и козьи катышы, а тот неуклюже закрывался руками. Его обезьяна сначала корчила мальчишкам уродливые рожи, а потом соскочила на землю и с визгом помчалась наутёк.
— Великий змей! Великий змей ползёт из-под земли! Он сожрёт всё небо! — верещал убогий тонким голоском.
Бхулака передёрнуло. Он уже было хотел заступиться за беднягу, но его опередил один из стражников, замахнувшийся на маленьких паршивцев дубинкой, после чего они бросились врассыпную. Дурачок тоже неуклюже заковылял в переулки, где уже скрылась его макака — там, по всей видимости, они и ночевали в некой грязной норе.
— Небо всё ближе! — прокричал он, пробегая мимо Бхулака и Арэдви. — Скоро придёт змей!
Его лицо, искажённое безумием, перепачканное грязью и навозом, почему-то показалось Бхулаку зловещим, и он отвернулся.
Вечером дома они почти всё время молчали: Бхулак продолжал думать над разными вещами, Арэдви тоже не выражала особого желание вести разговоры. Он заметил, что она ещё несколько раз плакала тайком. Когда они наконец легли, девушка, пролепетав что-то, заснула почти мгновенно. А он всё не мог, лежал на спине, слушая тихое посапыванье Арэдви и глядя в потолок. Он знал, что сейчас нужно сделать, но ему страшно этого не хотелось. Однако откладывать не имело смысла.
Решив это, он тотчас оказался в тайной комнате своего разума.
Поводырь в образе Ментухотепа величественно восседал на троне Чёрной земли при всех своих атрибутах: пшенте — двойной короне с уреем, полосатом платке немесе, со скипетром и царским цепом в руках. Он редко появлялся перед Бхулаком в столь официальном виде — похоже, тоже полагал, что разговор предстоит нелёгкий и важный.