Лена устроилась амазонкой на волчьей спине и нашарила в пустоте длинную сигарету. К сожалению, вместо ведра с попкорном материализовалась ерунда, которую пришлось незаметно счищать с колен всю оставшуюся часть разговора.
— Я знаю, давать объяснения не в твоих правилах, — сказала она, чопорно сложив губы, — но на этот раз придётся.
Холодный кисель отцовского смятения затопил Лену изнутри.
— Папа, извини, не мог бы ты из меня… всё же вылезти, короче?
— Прости, но тогда у нас не получится разговаривать. Постараюсь сдерживать эмоции. Я мог бы считаться редчайшим представителем человечества, свободным от фобий, если б не сотериофобия. До сих пор я самостоятельно справлялся с проблемами, но сейчас вынужден просить тебя попытаться продлить жизнь ворону. Без него я, пользуясь твоей терминологией, рассосусь на запчасти, а я как раз начинаю входить во вкус данного… способа существования. Ещё раз покорнейше прошу…
— Прекрати! — рявкнула Лена. — Просто скажи, зачем ты пустился в идиотскую авантюру с мазью?
Иннокентий мягко обволок её сознание, точно поглаживая (Лена непременно бы замурлыкала, если б умела).
— Моя жизнь и есть идиотская авантюра, дочь моя. В шестьдесят три года немного перспектив, приятных, я хочу сказать, особенно у человека, не пришедшего к консенсусу ни с одной известной ему концепцией загробного бытия. Так получилось, что готовые решения меня никогда не устраивали, не из гордыни, поверь, просто не находилось подходящих, или же я сам для них не подходил. Вот и приходится изобретать собственные варианты развития событий, начиная с момента, когда в годовалом возрасте мне представилась прекрасная возможность разбиться в автокатастрофе, а я создал сущность, позволившую мне выжить.
— Такое вообще возможно — устроить себе ангела-хранителя?
— По глупой особенности моего характера, о которой я уже упомянул, только на таких ангелов я и могу полагаться. Кстати, небезызвестный тебе Саша утверждает, что люди сами создают большую часть кишащих вокруг них сущностей. Я бы объяснил это тем, что именно по поводу себя человек способен на наиболее интенсивные переживания, вселенная же значительно меньше нами интересуется, чем принято считать.
— Но мазь-то тут при чём?! — Лена аж на волке от злости подпрыгнула, зверь недоумённо на неё оглянулся. — Только не говори, что разрыл в какой-нибудь китайской могиле эликсир бессмертия. Такие штуки обычно отрываются именно в могилах.
— Бессмертие — не совсем моё амплуа. Не могу сказать, что привязан к жизни, я всего лишь не вижу ей альтернативы. Пока не вижу. Однако, на мой вкус, наш мир излишне материален. Достижение любого желания сопряжено с нерационально высокими затратами на преодоление этой чрезмерной материальности, которую мне всегда хотелось облегчить, дабы, снизив усилия по её преодолению, оставить при себе удовольствия. Каюсь, ленив и сибарит. Но у меня получилось. Не знаю, надолго ли.
— Ага, ты облегчил, не поспоришь! Ваня подсказал? Убью придурка.
— Не стоит. Лет двадцать пять назад мне попались записи некого Лю Цаня, которые тот вёл во время службы личным секретарём начальника уезда Чэнь Си-фана в провинции Гуанси. В ходе расследования по делу о «похитителях кос»…
— …которые на голове? — уточнила Лена.
— Они самые. Периоды «отрезания кос» случались в Китае довольно часто. В различных провинциях люди жаловались, что им обрезали косы, это приводило к упадку сил, обморокам и даже смерти; косы пропадали как в общественных местах, так и у людей, находившихся в одиночестве. Любопытно, но ни одного похитителя так и не удалось поймать, всякий раз пропажи прекращались сами так же внезапно, как начинались. В 1768 году явление приняло особенно широкие масштабы, страну охватила паника. Принялись хватать «подозрительные элементы», особенно если их можно было заподозрить в колдовстве. В частности, задержали троих мастеров мази. Один из них был сборщиком женьшеня, второй — хвороста, третий, подросток, — бродягой и, по мнению Лю Цаня, откровенно слабоумным.
Лена поморщилась.
— Тёплая компания, Ваня бы вписался.
— Никто из опрошенных Лю Цанем жителей уезда не сомневался в способности мастеров мази изгонять духов, мутящих рассудок, но все характеризовали их как людей никчёмных, неспособных ни к работе, ни к семейной жизни. Лю Цань пришёл к выводу, что они не видят смысла ни в одном виде человеческой деятельности, более того, создавалось впечатление, будто в тюрьме они находились исключительно потому, что им безразлично, где находиться. Впрочем, однажды мальчик исчез из камеры и объявился в деревне неподалёку. Он не мог объяснить, как это получилось, и умер под палками. Происшествие заинтриговало начальника уезда, присутствовавшего на допросах двух оставшихся мастеров мази и впечатлённого их разговорами, подходящими скорей монахам, чем неграмотным крестьянам. Лю Цань позволил себе игривый комментарий, что, поскольку невозможно допустить знакомство этих людей с какой-либо литературой, резонно предположить обратное: одержимые се, счастливо избежавшие встречи с мастером мази, являются авторами большинства популярных книг, посвящённых духовным практикам.