— Лешу и Криса. И Зураба.
— Зураба я знаю, этих двоих — нет. Обслуга. Какие есть еще родни у тебя? Кого любишь?
— Еще тетка есть, с мужем, и дядя Игорь в Питере, но жену его я плохо знаю.
— Хорошо, это трое, — старик разложил еще три веточки. — Дальше. Кого уважаешь? Называть известных людей!
— Ну… Президента уважаю. И Жириновский нравится, он прикольный. А артистов можно?
— Всех можно.
— «Мумми-Тролль» нравится, и «Снайперы»… Считайте, трое! — разрешил Валентин замершему в ожидании, с палочками в руках, Пастуху. — Еще этого, как его, окулиста Федорова, к нему мама лечиться ездила. Но он тоже умер.
— Это неважно. Допустим, живой.
— Кличко уважаю, обоих братьев, боксеры такие. Слышали?
— Это неважно, слышал я или нет. Вспоминай всех, кого уважать или ценить…
— Сосед у нас, Степанов, классный мужик, и еще директор на ферме, где мама работает. Его все уважают. Друганы у меня есть хорошие, трое. Но один — вообще, клевый пацан…
— Ты готов за него драться?
— Конечно, мы же друзья.
— А если он будет раненый и нужно твоя кровь или глаз отдать?
— Как это — глаз? — растерялся Валька.
— Ну, мы допустим! Или глаз, или умрет друг.
— Отдам глаз! — великодушно согласился Валентин. И тут же представил себе такую картину. Бредут они, на пару со Степановым-младшим, друг за друга держатся, у Сереги правого глаза не хватает, а у Вальки — левого. И на двоих у них — одна собака-поводырь. А девчонки шепчутся за спиной. «Вот он, справа, тот что с орденом. Тот самый Валя Лунин, что другу пожертвовал глаз…»
— Довольно! — хлопнул по коленке пастух. — Здесь директор фермы, офтальмолог Федоров, здесь братья Кличко, друзья из дома, «Снайперы», президент России и так далее. Всех запомнил? И так хорошо мы сидим и жарим мясо. И пьем чистую воду. И кормим Эхуса, и красиво поем, да?
Но через час все кричать и плакать. Мы выпили плохую воду, понятно? Очень плохую воду. Мы умрем. Все, нет больницы, нет медикаментов, только Эхо. Вероятно спасти трех людей, или десять, или одного. Не отвечать, думай! Долго думай!
— Все передерутся! — оперативно предположил Валька.
— Лови! — Бородач нагнулся и кинул Старшему автомат. — Теперь не передерутся. У тебя оружие, у других нет. Двадцать пять человек плюс я и ты.
До Валентина начало помаленьку доходить.
— Это жестоко… — поразмыслив, выдавил он. — А, знаю, как надо! Кинем жребий, кому первому идти.
— У тебя автомат! — напомнил Лукас, окуная хлебную корку в банку с остатками тушенки. — Ты хочешь жребий? Ты хочешь умереть?! — Он закинул пустую банку в мешок, подобрал с камней обрывки салфеток. — Плохо думаешь! Смотри на меня!
С этими словами пастух нашарил в недрах рюкзака пистолет, взвел затвор, пересек пещеру и приставил холодное дуло к Валькиному глазу.
— Смотри, мальчик, это смерть. Я могу стрелять и садиться в Эхус. Ты помогал мне, теперь снял офхолдер. Ты мне не нужен! Люди не живут на тысячу километров. Я уеду на восток. Твое тело найдет медведь или рысь.
Старший похолодел. Он тщетно искал на носатом лице старика хотя бы тень улыбки. Выпуклые, налившиеся кровью от бессонницы, глаза Лукаса показались ему страшнее пистолетного зрачка.
— Ты испугался, мальчик? — Пастух спрятал оружие.
— Ну и шутки у вас… — Старший все никак не мог опомниться.
— Просто надо представить смерть, а не фантазию. — Лукас подкинул топлива в костер. — Ты придумал, как поступать?
— Придумал… Я пропущу вперед маму с сестрой, потом отца, а потом сам пойду. А дальше пусть как хотят.
Лукас молча смотрел в огонь. Старший разволновался, что Пастух опять взбеленится, но ничего подобного не произошло.
— Это честный ответ! — вымолвил, наконец, Пастух. — Так поступит великое большинство, но не Коллегия и не Фэйри.
— Кто такой Фэйри?
— Я привел тебя к народу Фэйри. Здесь их совсем мало, но два ученика Оттиса. Себя они называют Добрые Соседи — это немножко нелепо звучит на русском, да? Потому что их корневая родина далеко отсюда. Очень давно, я не помню, но моя мать еще застала времена, когда люди и Фэйри жили, как добрые соседи, когда люди не жгли их на кострах и не заставляли покидать холмы. Да, было еще имя — народ Холмов… Смешно вращается жизнь, я скажу тебе. Немножко смешно и много тоски и горя. Смешно. Оттис дважды ездил в Глазго, чтобы помочь Соседям найти Священный Холм. Так и не нашли, забыли, потому что покинули родину. Теперь смешно, но Оттис верил, что легенды не пустые. Ты их увидишь… если они захотят нас впустить и дать реаниматора. Не настоящий ученый, но умеет, двое учились у нас. Иначе — не увидишь.
Послушай, Валентин, я даю один совет. Только один, ты потерпишь? Никогда не думай, что большинство — это истина, хорошо? Если я сказал, что большинство людей будет спасать родню, это не истина. Это частное решение. Ты понимаешь?
— Нет…
— Коллегия делает другой выбор. Думай. Сколько лет матерям твоих друганов?
— Откуда я знаю? Лет тридцать пять, наверное.
— Наверное. Этот возраст допускает новое деторождение. Вы еще не важны, твой возраст ничего не сделал в жизни. Музыканты — это хорошо, бокс — тоже хорошо. Но глазной академик — это важнее, он спасает много тысяч глаз, понятно? Возможно, он важнее президента. Коллегия никогда не ставит в очередь монархов и вообще первых лиц. А директор фермы, где работает твоя мама, — он нужен. Он дает много пользы. Выращивает скотину, дает питание, платит жалование людям. Я — Пастух Коллегии, нас тоже мало…
— Но тогда и меня, и Анку надо бросить помирать от этой отравленной воды? Так выходит?! А вы останетесь живой, потому что за вас вступятся?
— Кто вступится? Мы говорим слово «допустим». Оттис — член Совета, он великий человек. Если бы я мог его оживить… Ладно, ты все понял. Когда человек один и с автоматом — он делать, как говорит душа. Если он трус — то кидать жребий. Очень просто, очень глупо.
— Значит, по-вашему, людей надо мерить по их полезности?
— Так решает Коллегия. Народ Холмов думает иначе. Поэтому — не друзья. Они спасали бы детей. Сначала детей. Даже если у взрослого Фэйри будет автомат и будет двадцать великих героев, они отнесли бы Эхусу единственного ребенка. Потому что они не могут думать иначе. Их слишком мало…
— Вот дела… — Старший мучительно соображал и никак не мог отыскать верного пути. — Так что же, по вашему, правильней?
— У каждого своя истина, — коротко ответил пастух. — Думай. Пока будешь один — думай.
Лукас снял с палок сушившиеся над огнем ботинки и полез наружу.
— А если с вами что-то случится? — не удержался Валька.
— Ты умеешь управлять… — Пастух застегнул на шее куртку, забросил за плечи рюкзак. — В пещере Эхуса не найдут. Половина свиньи и два мешка корнеплодов давать ему вечером. Пусть спит. Я показал тебе коды на телефоне. Если синий даст прерывистый сигнал, уводи Эхуса на восток. Я поставил в лесу приборы, не отходи от пещеры, иначе будет аларм. Синий телефон означает секретный сервис. Понятно? Тогда крайний случай. Вызов Наездника, вот так. Лучше Наездник, чем военная разведка русских.
И запрыгал по торчащим из снега камням. Валька постоял, пряча руки в карманах, подождал, пока бородач выберется на ровный участок скалы.
— Дядя Лукас? — несмело окликнул он. — А вы-то как считаете? Кто правильно решает — Коллегия ваша, я или эти самые Фэйри?
Пастух обернулся, ухватившись за тонкий сосновый ствол.
— Мой выбор, мальчик, ты видел. Самый глупый выбор, да? Гей, Валентин, ты меня сожалеешь? — Лукас рассмеялся, задрав бороду к небу. — Неправильно сожалеть. Я нашел счастье.
Глава 26
ДЕНЬ ХОРОШИХ НОВОСТЕЙ
— Я не стал бы связывать гибель архипелага с военными действиями! — Шпеер, заложив руки за спину, носился взад-вперед по палате. — Вдумайся, Миша! Ну о каких средствах массового поражения могла идти речь десять тысяч лет назад?