— Марица, Марица, хоть каплю водицы дай нам напиться!
— Нет, нет! Не могу! Несу водицу я дяде и отцу и братцу моему!
Птицы стаями над ней кружатся, слетелись со всех сторон, разевают над ней жаждущие глотки:
— Марица! Марица! Хоть каплю водицы дай нам напиться!
Сердце у девочки жалостливое, слёзы так и льются из глаз. Она бежит и унимает на ходу попрошаек:
— Лучше пейте, ветки, птицы, слёзы горькие Марицы!
Туча бабочек и золотистых мотыльков окружила Марицу. И они тоже молят её дать им хоть каплю воды. А один белокрылый большой махаон умер от жажды у неё на плече. Не выдержала девочка, остановилась, села на камень и приоткрыла чуточку ножку бурдюка. Окропила ветки вокруг. Налила чуть-чуть воды в выбоину на камне, чтобы птиц напоить. А бабочек и мотыльков напоила каплями с ладони. И все листья и птицы запели и зашуршали вокруг:
— За каплю водицы прославим мы Марицу!
Марица завязала ножку на своём мехе и пошла дальше. И вдруг остановилась. Полосатая змея с маленькой рогатой головкой преградила ей путь.
— И я тоже умираю от жажды, — прошипела змея.
— Хотела бы я помочь и тебе, — сказала девочка, — потому что ты тоже живое существо, но больше мне нельзя бурдюк открывать.
— У тебя на ладони осталась ещё капля воды, — возразила змея. — Протяни мне свою руку!
— Но у тебя ядовитые зубы.
— Яд в них для моих врагов. Не бойся меня, милая, — вкрадчивым голосом просила змея.
Марица протянула змее руку. Загорелись глаза у змеи. Она подскочила и, взвизгнув: «Кровь людская мне слаще воды!» — вонзилась зубами в палец Марицы. Девочка вздрогнула. Бурдюк и корзинка полетели на землю. Змея скользнула прочь. А Марица с громким плачем кинулась к своим. Из пальца у неё сочилась кровь. Задыхаясь, карабкалась она по горам на призывной дымок угольной ямы. Добежав до неё, девочка вскрикнула:
— Меня укусила змея! — и упала в объятия отца. В глазах у неё потемнело. Сознание помутилось.
Встревожились угольщики. Туго-натуго перевязали девочке руку, чтобы яд не прошёл дальше в тело. Надрезали райку и отсасывали отравленную кровь, но ничего не помогало. Марице становилось всё хуже. Она лежала в дощатой хибарке и, пылая в жару, всхлипывала и стонала:
— Воды! Воды!
Напрасно допытывались у неё родные, где потеряла она корзинку и мех. Девочка их не понимала.
— О горе, потеряем мы Марицу! — не находил себе места отец. — Село далеко, а здесь воды нет!
— Пошли искать все вместе потерянный бурдюк, — предложил его брат.
И они отправились на поиски, оставив Марицу одну. Долго, долго искали угольщики по лесу бурдюк. Но они не знали, каким путём пришла к ним Марица, и ничего не нашли.
Полные мрачных предчувствий, возвращались они назад.
— Может, её уже нет и в живых! — в отчаянии вздыхал отец.
Но, войдя в хибарку, угольщики замерли, поражённые невиданным чудом. У постели стояла корзинка и бурдюк. Рана на Марицыном пальце была промыта и обложена какими-то целебными лесными травами. А сама девочка сладко спала.
— Кто был здесь, кто всё это сделал? — шептал изумлённый отец.
И угольщики бросились аукать и искать неизвестного спасителя. Но лес был безлюден и нем, как всегда.
— Посмотрите! — воскликнул вдруг Иво и указал на свежий отпечаток маленьких босых ног. Этот след вёл в лес и вскоре обрывался.
На третий день Марица совсем поправилась. А угольная яма прогорела и остыла. Угольщики насыпали уголь в мешки, взвалили их на плечи и отправились лесом домой.
По пути Марица захотела показать им то место, где её ужалила змея. Глядь, а там змея валяется мёртвая. Кто-то камнем пробил вероломной гадине голову.
— Что ты на это скажешь? — обратился отец к своему брату.
— Сдаётся мне, змею казнил тот самый, кто спас нашу Марицу, и ещё сдаётся мне, Марицу спас тот самый, кто вернул маленькому Павле его серебряную денежку.
— Но кто же это?
— Должно быть, какой-то добрый лесной дух.
Иво возразил:
— Нет, это не дух, потому что он оставляет отпечатки ног. Это, наверное, кто-то маленький, потому что у него совсем ещё детские ноги.
Дней десять во Вранье только и разговоров было что о добром лесном духе, который снова дал знать о себе. Князь Бодо насмехался над этими слухами.
— Дай только мне удачной охоты, затравлю я его своими псами! — грозил он. — Поймаю и повешу посреди села.
Мартин Радич — самый старый человек в селе. Ему уже, наверное, за сто лет перевалило, и весь он сухонький и лысый, а белая борода у него до колен. Одним прекрасным утром является к нему стражник князя Бодо и говорит: