Она была голодна. Но ещё сильнее хотелось встать под горячий душ. Положив продукты в маленький холодильник, Ирка разделась и заперлась в довольно уютной ванной. Все стены в ней были кафельными от пола до потолка – не то, что в московской! Там на всех стенах от пола до потолка были лишь следы Женькиного скотства в виде раздавленных тараканов и муравьёв. Ирка наслаждалась душем минут пятнадцать, пустив горячую воду под максимальным напором. Ванная наполнялась клубами пара. Дышать становилось трудно. Ирка решила приоткрыть дверь. Она положила душ, закрутила краны, затем отдёрнула шторку и наклонилась вперёд, чтобы дотянуться до шпингалета. Достать его удалось, но он был тугим и не поддавался мизинцу. Зачем она заперлась? Её приучила к этому идиотка Женька – то приводя домой пацанов, которые везде лезли, то потихоньку входя и перекрывая под раковиной горячий кран, дабы насладиться визгом за шторкой. И вот теперь из-за этой дуры бедная Ирка отчаянно рисковала, дёргая шпингалет в крайне неудобной и смешной позе. Пятки вполне могли заскользить, и тогда беда! Ценой большого усилия кое-как отщёлкнув чертов засов, она кончиками пальцев толкнула дверь. Но дверь не открылась. Странно! Ирка по ней ударила кулаком. Руке стало больно, однако дверь даже и не вздрогнула. Её крепко удерживали с другой стороны.
Конечно же, Ирка оцепенела. Сердце в её груди сделалось тяжёлым, неповоротливым и чужим. Едва ли душа опустилась в пятки, так как они помертвели и перестали чувствовать воду, ещё стекавшую в слив. Когда же горячий и влажный воздух снова наполнил лёгкие, началось самое ужасное – понимание, что творится именно то, чего быть не может. В квартире не было никого! Абсолютно точно! Двадцать минут назад Ирка обошла обе комнаты, кухню и коридор. Балконная дверь была заперта со стороны комнаты. Может, кто-то прятался под столом? Или под роялем? Но кто? Зачем? О, Господи!
– Кто здесь? – крикнула Ирка, не узнавая своего голоса, – почему вы держите дверь? Оставьте меня в покое!
Ответа не было. Тогда Ирка выпрыгнула из ванны на скользкий кафельный пол. Стремительно натянув халат на мокрое тело, она опять ударила по двери. И дверь распахнулась. Сразу. Легко. Свободно. Необязательно было по ней долбить, достаточно было бы одного касания пальцем.
У Ирки перехватило дыхание. Взяв из-под умывальника вантуз, будто он мог её защитить, она быстро вышла, и, оставляя на полу мокрые следы босых ног, ещё раз проверила всю квартиру. Нет, ни единой живой души! Ирка открывала шкафы, заглядывала под стол, под рояль, за шторы. Но находила одних только пауков. Их было полно. К счастью, пианистка их не боялась. Её вихрастая голова отказывалась рождать объяснение. Бросив вантуз, Ирка прошла в маленькую комнату, где она собиралась спать, и, взяв телефон, позвонила Женьке.
– Я уже сплю, – пробубнила та, громко от чего-то отплёвываясь, как будто ей в рот попало несколько пёрышек из подушки, – ты разбудила меня, свинья!
– Это твои штуки?! – визгливо спросила Ирка.
– Какие штуки? – внезапно перепугалась Женька, – я их бросаю в мусорное ведро! Там, около шкафа, только один валяется… Ой! Откуда ты знаешь? Ты что, веб-камеру здесь оставила?
– Заткнись, тварь! – оборвала Ирка смущённый лепет и очень внятно, с деталями рассказала о том, что с нею произошло пять минут назад. Женька изумилась. Потом она, заскрипев диваном, начала быстро с кем-то шептаться. Затем воскликнула:
– Всё понятно! Ты открывала дверь не в ту сторону!
– Ох, какая же ты тупица, – вздохнула Ирка и прервала с Женькой связь. Сидя на диване, она скосила взгляд за окно, к которому привалилась странная, непривычная темнота угрюмого города. Из неё сочилась на Ирку такая жуть, что она заплакала. Ей и раньше порой казалось, что жизнь – штука идиотская, потому что каждый твой шаг и каждая твоя мысль отслеживаются чужими глазами из потаённых глубин твоего сознания. Неужели оно – действительно капля в море, которое не имеет имени, смысла и перспективы, хотя и создано с умыслом? А раз так – откуда у каждой капли эта иллюзия своей собственной уникальности и зачем она вообще, если с такой лёгкостью разбивается о дверь ванной?
Утерев рот, к которому подползли два потока слёз, Ирка начала смотреть в телефоне старые фотографии. Очень сильно хотелось увидеть лица людей, которые были ей бесконечно дороги. Они все остались в далёком прошлом, кроме одной только Женьки. Их было мало, всего лишь семь или восемь. Ирка сквозь слёзы им улыбнулась. Они улыбнулись ей сквозь года. Сколько фотографий! Сколько улыбок! Можно ли так улыбаться, чувствуя на себе чей-то неусыпный и вечный взгляд?