Мария пришла в ярость, когда поняла, что дочь у нее забрали. Мы связали юную мать, чтобы она не навредила ни себе, ни другим. Я ждал, когда силы вновь наполнят ее после родов. Всё это время Мария то умоляла меня пустить ее к дочери, то угрожала убить. Я сносил все ее слова со стоическим терпением.
Через месяц я решил, что час пробил. В общине был объявлен траур, и Марию так же, как и возлюбленного, привязали к столбу. Вместе с ней я нес тяжелое бремя, подвергая себя добровольным мукам совести, возлагая тяжесть наших поступков на свои плечи. Воздух оглашали громкие стенания и вопли, словно сам дьявол вселился в эту женщину. От различимых бранных слов она переходила к нечленораздельному причитанию и истерике, но я слушал и запоминал каждую минуту, проведенную рядом с умирающей.
- Горите в аду, твари, горите в аду! – Голос Марии надрывался и тогда звучал нечеловечески. Женщины крестились от страха и рыдали, но не решались просить меня прекратить ее мучения.
В первый день я в исступлении молился до поздней ночи, не замечая усталости. Всё это время Мария рыдала и тряслась, и я не смел закрывать уши, чтобы не поддаться презренной слабости. Проклятия ниспосылались на мою голову и на всю паству, и они, казалось, вобрали всю ненависть, скопившуюся в этой женщине подобно смертельному яду. Ночью сильный дождь, неожиданный в этих местах в разгар лета, застиг меня у столба и нещадно хлестал, но я не ушел.
- Ты еще здесь? Ты еще здесь? – звала Мария.
- Да, я здесь, - я сощурил глаза, чтобы увидеть в темноте ее далекий силуэт.
- Ты сдохнешь. Вы все сдохнете, больные выродки.
Во вторую ночь дьявол настойчиво пытался сбить меня с толку: я смотрел на Марию, как ежится ее тело в холодном воздухе. Казалось, я испытываю все ее муки, а потому жалость с новой силой захлестнула меня. Бежать за помощью, снять безумную грешницу со столба, выходить и вылечить! – от этих мыслей я приходил в беспомощное отчаяние. Нельзя было допустить подобной слабости, ведь Мария, обретя свободу, могла вновь угрожать пастве упадком веры. Я любил эту девушку, искренне любил, но спасти ее душу уже не мог.
Мне мерещилось, что всю нашу общину, сокрытую в лесах, окружило бесовское воинство и теперь ждало возможности разорвать нас в клочья, прояви мы отсутствие стойкости духа. Это хрупкое тело, претерпевающее немыслимые муки на недосягаемой высоте, не должно было лишить нас уверенности в том, что мы поступаем правильным и единственно возможным способом. Я видел, как черти бережно обнимают Марию и насмехаются надо мной. Их легионы кружили в небе и молчаливо взирали с надменностью и злорадством. Тьма окружала меня повсюду и грозила поглотить в свои недра. Где-то в ее чреве сам нечистый изрекал немыслимые и отвратительные проклятия, и от этих слов приходила в движение вся земная нечисть. Где-то рядом со мной пробегали неизменные спутники падшего – крысы, а вдалеке выли волки, чувствуя в воздухе погибель. Но и тогда я не поддался страху и продолжил молитвы, хотя и видел в каждом мельтешении далеких теней, слышал в каждом неясном шорохе присутствие злой воли.
На третий день Мария кричала, когда голод сделался для нее невыносимым. Она более не выкрикивала человеческих слов, ее протяжный вопль был полон смертного ужаса. Когда она стихла, я понял, что жажда почти иссушила ее.
Я был вместе с Марией до конца, пока грешное тело не отпустило ее душу. В последних молитвах я просил Бога простить несчастной блуд и богохульство.
Мы бережно похоронили тело и плакали, стараясь поминать умершую лишь добрыми словами. Никто не желал ей зла.
С тех пор прошло немного времени, и только истовая вера моей паствы дает мне надежду, что мы сможем обрести свое счастье в конце долгого, тяжелого пути.
История Марии будоражит меня, и всякий раз, когда я слышу ночью плач беспомощного младенца из соседней комнаты, то напоминаю себе об обещании – я сберегу и взращу ее дитя, стану ему настоящим, любящим отцом и позабочусь о том, чтобы малютка не повторила ошибок матери и познала истинный путь к Единению.