Торен дивился самому себе. Насколько был разителен сотворённый им образ! Но верит ли в него барон? Весь рассказ пастырь наблюдал за Ариманом в надежде понять его чувства. Но он, словно загадка, скрывал истину за раздражающим Торена спокойствием.
— Надеюсь, я не утомил Вас?
— Нисколько, — стоя спиной к пастырю и рассматривая наваленные горой книги на залитом воске столе, рассуждал гость. — Знаешь, я поражаюсь твоей силе духа. Так стойко держать удар судьбы и не сломиться способны единицы.
— Благодарю, это добрые слова, барон, но признаюсь, подобное далось мне нелегко. Я многое бы отдал за возможность избежать такого рода испытаний, но видимо Спаситель видит все иначе.
— Ты хороший человек, Торен, и мне становится вдвойне обидно за несправедливость, постигшую тебя. — Ариман обернулся, и его изумрудные глаза вцепились в собеседника, словно острые когти коршуна в маленькую тушку мыши. — Что скажешь, если я предложу тебе возможность исправить такое ужасное стечение обстоятельств и попытаться изменить свою судьбу, не дожидаясь вмешательства свыше?
— Боюсь, я не понимаю о чём Вы, Ариман.
— Хм, скажем так, в моих владениях завелся волк в овечьей шкуре. Его стремление к власти и наживе сравнится лишь с распутством и пристрастием к вину. Люди шепчутся, как низко пал слуга, а главная забава среди мирян — подсчет его грехов. Призвать к ответу за грехи я не в праве, да и Церковь не позволит. Своих они оберегают. Что скажешь, Торен? Как мне быть?
— Да, прилюдному судейству не дадут свершиться. Ведь такого рода процесс кинет тень на всех. Остается только обратиться напрямую к Архонту. И вероятность того, что его снимут и без лишней пыли и суеты уберут из ваших земель очень велика.
— Но вот кого пришлют ему на замену? Мне бы очень не хотелось менять одну прогнившую душу на другу.
— Остается только верить в прозорливость Совета и милость Спасителя, дабы они даровали Вам достойнейшего из своих слуг.
— А что ты скажешь на моё нежелание отдаваться на откуп судьбе? Думаю, в моём праве будет настаивать на знакомом мне избраннике.
— Я даже не знаю, как отреагирует Совет на Вашу просьбу?
— Просьбу?! — звонкий смех в тот же момент заполнил небольшую комнату. — Что ты! Это будет не просьба а, скорее — как бы это правильней сказать — руководство к действиям.
— Думаю, Ваше пожелание можно будет поддержать. Тем более, что предыдущий пастырь сильно пренебрёг заветами. Вам лишь останется найти достойную замену.
— Еще раз повторю. Просьбы — это не моё. Но опустим данную формулировку. А что касается замены, то я уже нашёл достойного приемника, и он сидит напротив меня.
В воздухе воцарилась тишина. Ариман не отпускал свой взгляд с пастыря и ожидал его реакции на сказанное.
Переполняемый эмоциями Торен не находил себе места. Он чувствовал, как улыбка на его лице буквально кричала о всех его переживаниях. Представить себе такое было немыслимо. Столь желанное спасение само протягивало ему руку, а всё, что требовалось от него, — сказать…
— Как же так?
— А вот так!
— Но Вы совсем не знаете меня? Не слишком ли рискованный для Вас шаг?
— Это уже второй раз, когда ты заставил меня усомниться в выводах. Разве рассказанное тобой было ложью? Или я не смогу рассчитывать на твою верность, стань ты наместником в Верхней Латире?
— Что Вы! Нет! Всё сказанное — правда.
— Так что же ты, примешь дар?
— Да, принимаю!
— Ну вот и славно, — Ариман схватил листок бумаги, лежавший на столе, и протянул его Торену. — Пиши.
— Но что писать?
— Прошенье на моё имя, которое я передам Совету.
Руки Торена тряслись от переполнявших его чувств. Шанс. Он получил. Сбывались самые светлые мечты. Большой приход, многочисленная паства, а также славный барон, под покровительством которого и будет служба. Такого он недавно и представить не мог. А теперь, парит, как сокол. Его звезда восходит на бесконечный небосвод. Но вдруг откажут? Что тогда?
— А если Совет не примет Ваше слово?
— Примет! Поверь мне, Торен. Всё, что от тебя зависело, ты уже сделал — не отказался от предложения.
Уверенность, с которой он говорил, передалась и Торену. Он точно знает, как всё будет. Бояться нечего!
Спустя некоторое время письмо, составленное славным почерком, было окончено. Внизу — роспись и титул. Сложив письмо, Торен налил красный воск и скрепил его печатью с символом Спасителя.
— Вот, прошу, возьмите.
— Я рад, что не ошибся в тебе, — Ариман убрал письмо в карман.
— И что теперь? — в голосе послышалась растерянность.
— Тебе нужно запастись терпением. Все эти письменные дела не так уж скоры.
— Но сколько ждать? — не унимался Торен.
— Не вечность! — расхохотался барон. — Сперва я вернусь на свой корабль, и днем мы отплывём домой. Ну, а дальше пошлю с гонцом письмо и буду ждать ответа. Сюда вернусь не раньше, чем через два десятка дней. Ну ладно, не печалься, пастырь. Всё лучше, чем годами прозябать на здешних скалах.
— Вы правы. Обидно только, что нечем мне ответить на Вашу доброту.
— Будет ещё время. Верностью вернёшь долг свой. Большего мне и не надо.
Ариман начал собираться в обратный путь.
— Уходите?
— Пора. Рассвет уж скоро, а мне ещё до рудника добраться к полудню надо.
— Как жаль.
— Не отчаивайся, время пролетит как миг. Главное — найти занятие.
— Ну, да. Буду ждать Вашего возвращения, барон, столько, сколько потребуется.
Ариман уже спустился со ступенек, но вдруг повернулся к Торену с печальным лицом:
— Ах, чуть не забыл.
— Что именно?
— У Мираса был дневник. Ты знаешь о нём?
— Да, видел.
— Не покажусь ли я чрезмерно наглым, если попрошу у тебя его?
— Конечно, нет, — Торен вернулся в комнату. Дневник лежал поверх кучи наваленных книг.
— Вот, прошу.
— Благодарю. Ты оказали мне любезность, и это очень многого стоит. Память о друге будет всегда со мной.
Одинокий пастырь застыл в дверях своей обители, устремляя свой взор в даль. Солнечный диск поднимался от линии горизонта, прогоняя ночную мглу и рождая надежду в сердцах всех, кто дожил до этого мига.
Глава 5
Толстые канаты пришли в движение и потянулись вверх, увлекая за собой деревянный настил. Подъёмник — единственный путь наружу из тёмных каменных туннелей, протянувшихся на многие километры под скалой. Некоторые ходы были так глубоки, что уходили под морскую толщу воды. Бывали случаи, когда неосмотрительные рудокопы приближались к морскому дну. Не выдержав напора, стены туннелей рушились, и вода бурными потоками врывалась в узкое пространство под землей, погребая под собой счастливчиков. В таких случаях шахта заваливалась горной породой, и тут же рылся новый проход с поправкой на глубину. Но эта смерть была гуманна.
Хуже, когда кто-то неосмотрительный отбивался от общей массы и терялся в тёмных лабиринтах, обрекая себя на мучительную, голодную смерть. Сколько так сгинуло народу, было невозможно подсчитать, да, и по правде, всем было плевать.
Не пройдёт много времени, как на место погибших встанут новые каторжники. Ведь жизнь за пределами острова была далеко не сахар. Бедность и несправедливость в обществе ставили человека перед трудным выбором. Совершить преступление и прокормить семью или лишить её возможности на выживание. И неудивительно, многие выбирали риск, но лишь единицам удавалось избежать последствий от выбранного ими пути. Поэтому живая сила была в избытке, а если так, то зачем вести подсчет мертвецов?