- Дисциплинка...
Курт не ответил; сказать здесь было нечего. Он и сам уже не раз подумал сегодня (хотя и не упомянул в разговоре с бюргермайстером), о том, что в Друденхаусе подобной проблемы не было и быть не могло: всякий, от обер-инквизитора до стража, попросту стоящего у входа, знает не десять заповедей, как прочие добрые христиане, а одиннадцать, первой из которых была «О происходящем на службе - не болтай». И для этого не требовалось никаких нарочных указаний - это все просто знали. Сам Курт, преступивший ее всего единожды (пусть и не совсем по своей воле), знал на собственном опыте, как скверно может обернуться подобная словоохотливость...
- Если до горожан дойдут сведения о происходящем, - продолжил Керн задумчиво, - все равно первые несколько дней их не будет смущать тот факт, что преступника перехватила Конгрегация: убийство жестокое, само по себе не привычное и не обыкновенное, посему наше вмешательство может быть воспринято как нечто логичное. Однако же, если кто-то из не в меру осведомленных и памятливых личностей проведет, так сказать, параллель между некогда арестованным племянником пекаря Фиклера и тобою, а после - между тобою и Вернером Хауптом... Вот тогда нам станет плохо. Распутаешь дело за пару дней?
- Я вполне понимаю, что компрометирую Друденхаус уже самим фактом своего в нем существования, - отозвался Курт спокойно. - Однако же прошу вас: primo- одобрить начало расследования, а secundo - не передавать его другому. В этом деле придется общаться с теми, кто просто так с посторонними разговаривать не станет, а я этих людей знаю; даже если, кроме Финка, никого более в живых не осталось из моих прежних знакомых, то - я попросту знаю таких людей вообще.
- Это было больше десяти лет назад, - напомнил Керн. - И они переменились с тех пор, и ты сам, и весь твой опыт уже наполовину выветрился из памяти.
- Кое-что не выветривается, Вальтер, - возразил он уверенно. - К прочему - ни у Дитриха, ни у Густава подобного опыта не было вовсе. И там, в той среде, в отличие от сообщества добрых горожан, мое знакомство с арестованным и стремление ему помочь «по старой дружбе» будут восприняты куда как более благосклонно; а это еще один plus в мою сторону при беседе с ними. У меня будет хоть что-то. Ланц и Райзе же - просто чужие. Никто.
- И по какому основанию ты предлагаешь мне открывать дело?
- Был praecedent, - с готовностью доложил Курт. - Два года назад, весной тысяча триста восемьдесят восьмого, наутро после выпускной пирушки некая девица обвинила студента Кельнского университета в насилии. Студент, задержанный светскими властями, подал заявление в Друденхаус, утверждая, что был опоен либо же очарован, ибо никаких своих действий в связи с этим припомнить не может. Дело было одобрено к расследованию, дознание проводил следователь второго ранга Дитрих Ланц. Невиновность была доказана. Особенности дел схожи.
- Казуист, - с утомленным одобрением пробормотал Керн, вновь бросив взгляд в отчет. - Ну, что же; пусть так. Но тебе придется поспешить, ты ведь понимаешь это? Произошло не насилие, произошло убийство, причем такое, какового в Кельне... не знаю; я - не припомню. Если дело затянется, Друденхаус начнет осаждать взбешенная семья, и... Сейчас тебя несколько поддержит в глазах горожан, буде они начнут возмущаться, именно упомянутое тобою прошлое твое расследование - времени прошло мало, его еще хорошо помнят, и мы, случись что, сможем попросту ткнуть их в него носом. Припомнить им случай, когда твои действия казались столь же ошибочными и подозрительными, но в результате... - Керн встряхнул головой, отмахнувшись. - Бог с ним, это уже не твоя забота, с агентами, если это будет необходимым, я побеседую сам. Но от души надеюсь, что до всегородских волнений не дойдет. А теперь по делу, коли уж так. Первые выводы есть? - поинтересовался он, демонстративно приподняв последний лист и заглянув на оборот; Курт передернул плечами.
- Пока не успел...
Керн улыбнулся.
- Нет, все-таки, небо на землю еще не повалилось - на вопрос «где отчет?» Гессе отвечает «нету»... Рассказывай.
- Primo, - кивнув, начал он, - это ножны. Это было первостепенное, о чем я спросил у тех, кто арестовывал Финка. Нож, с которым его взяли - острый, я бы сказал, что - бритвенно острый, однако ничего, во что его можно было бы упрятать, при нем не было. Ни ножен, ни хоть какого-то самодельного чехла, и отсюда возникает вопрос - как же он шел вот так, с открытым оружием, через городские ворота на глазах у стражи, да и через весь город?
- Первое возражение, - перебил его Керн. - Не шел ли он, прижав этот нож к боку девочки, с которой (от этой, самой главной улики, все равно не отвертеться) его и видели - в обнимку?