- И чем ты тогда от магистратских отличаешься? Та же псина.
- Тем отличаюсь, Кранц, что мои враги - и твои тоже, как и любого в этом городе, во всей Германии и на всем белом свете, потому как что ты, что я - все мы для них так, мясо. Хочешь кое-что по секрету? Если б не такие, как я, ты сейчас, может, на какой-нибудь шахте втыкал, на добыче камней для скучающего малефика, и это в лучшем случае. Я свою нынешнюю жизнь не выбирал, однако же оправдываться за нее не намерен. Перед законом, на который ты так напираешь, я чист: магистратские от меня десять лет назад ни одного имени не услышали. И до сих пор я рта не раскрыл, хотя кое о чем кое-что знаю.
- И решил, что тебя тут за это обнимать кинутся?
- Угомонись, Кранц, - тихо попросил хозяин подвальчика, и тот умолк тотчас же, захлопнув рот послушно, словно ребенок. - Потрендел - и будет. Ты что-то больно много воли сегодня взял... Ну, пускай оно так, - обратясь уже к гостю, кивнул Бюшель со вздохом. - Но тут-то ты чего забыл, Бекер? Если тебе и впрямь приперло отмазать Финка, тут тебе ничем не помогут. Знаем не больше твоего, а то и, я так мыслю, меньше. За что замели - и то так, слухами да толками. Девицу он какую-то, говорят, прирезал, молоденькую, и оприходовал ее на полную. Так с чего ты взял, что он тут не при делах? Все может быть, он вчера нажрался до синих чертей...
- Девочку, - поправил Курт, отвернувшись от насупленного Кранца. - Одиннадцати лет. Изнасилована раза четыре, после чего изрезана вдоль и поперек и почти выпотрошена. Неужто только я уверен, что Финк такого бы не сделал?
- Мамочки! - шепотом пискнула какая-то девица за столиком у двери, приподнявшись и тут же усевшись обратно; Бюшель нахмурился.
- Да, это уж что-то для Финка слишком. По морде залепить мог бы, да и попользоваться, разрешения не спросив, но вот так вот... А все же - что ты здесь найти думаешь? Говорю же - никто тут ничего не знает, сам видишь.
- Да ты даже не дослушал, - укоризненно возразил Курт. - Вся хохма в том, что если и могу я где-то найти для него оправдание - то только здесь. И свидетелей у меня, кроме вас, никаких нет.
- Вот это слово мне что-то не нравится, - вновь вмешался Кранц, однако уже более миролюбиво, хотя и по-прежнему настороженно. - «Свидетель» - это когда надо идти к вам, там отвечать на ваши вопросы, а потом меня же в соседнюю камеру?
- Если бы дело вел магистрат, вас бы и слушать не стали, не то что звать куда-то, чтоб пообщаться, - отозвался он, кивком пригласив все еще стоящего посреди комнаты собеседника присесть напротив. Поколебавшись, тот медленно приблизился и примостился подальше от него, на самом краешке трехногого трухлявого табурета. - У Друденхауса свои правила, весьма удобные. Никому и никуда идти не надо, хватит того, что я услышу здесь, а в отчете потом напишу «из заслуживающих доверия источников стало известно, что...»; и все.
- Здорово, - хмыкнул кто-то от дальней стены. - А откуда твое начальство узнает, что ты им мозги не крутишь?
Итак, разговор постепенно переходит во вторую фазу, отметил Курт про себя, улыбаясь любопытствующему посетителю «Кревинкеля» почти приятельски:
- Мое начальство - инквизиторы, помнишь? Узнают.
Чуть слышимый, все еще неуверенный смешок, прокатившийся по маленькому темному зальчику, был хорошим знаком, и он продолжил в том же тоне, стараясь не упустить на миг возникшее полудоверие:
- Главное в том, что магистрату я потом ничего объяснять не обязан: тайна следствия Конгрегации, и - выкуси. Как доказал и что нашел - мое дело.
- Хорошо пристроился, - разомкнул, наконец, губы Шерц. - Прям весь в малине.
- Завидно? Давай к нам. Сделаем из тебя пыточный инструмент, будем подсаживать в камеры к малефикам; через час любой запросится на признание. Шерц, мать твою, я вонь твоих портков отсюда чую!
От немудрености и тупости произнесенной шутки стало тошнотворно самому, и, слушая уже откровенный смех, Курт едва не перекривился, припоминая, как когда-то сам покатывался над подобными же безыскусными плодами местного юмора. «Cor dolet, quum scio ut nunc sum atque ut fui»[28]... Но как же до омерзения легко вспоминается все это...
- Если б не твоя побрякушка, Бекер... - с невнятной угрозой отозвался тот, не договорив, однако, и уставясь в сторону.
- Да хорош заливать, - с добродушной насмешкой осадил его кто-то, - ты, разве, пузом можешь задавить, а этих, я слышал, учат от десятка вояк враз отбиваться. Правда это?
- Правда, - не дрогнув лицом, соврал Курт, покривив душой лишь самую малость - «отбиваться» учили от пятерых, много - шестерых, ибо, вопреки распространенному мнению, большего количества бойцов в круг подле одного человека попросту не вместится. Кроме того, учили не отбиваться, а бить, однако на этом он тоже внимания заострять не стал.