– В курсе.
Мать – два года назад, тоже был Хороводный год, вот они с папашей и опрокинулись в лодке – с ярмарки, что ли, плыли. Папаша ещё год покашлял, немилосердно гоняя невесток и отказываясь принимать зелья из чистого упрямства. Братья, вроде, здравствуют, хотя кто там знает.
Эрли вглядывался пристально – будто искал за потрёпанной шкуркой кого-то. То ли мальчишку из деревни, то ли парня из учебки. Может, не особо-то честного законника, кто там знает. Сейчас поинтересуется – где меня носило. Да так, Эрли, много где, и всё под чужими именами, это всё длинная история, которая включает одну визгучую, голохвостую тварь. Та всё повторяла, что мне нельзя останавливаться, потому что кто там знает – вдруг Жейлор проболтался кому-то, а в восемьдесят четвертом ведь взяли не всех…
– А… наши? Знаешь что-нибудь о них?
Эрли потянулся за обжигающим сливовым соусом, кивнул понуро: узнавал. Большинство с концами: бывшие законники на Рифах…
– Навидался.
Сколько способов выжить на Рифах у законника? В перевальной тюрячке утверждали, что три: сбиться в компанию и держать оборону; сбежать на скалы и примкнуть к обществу «крабов»; пойти в прислугу к стражникам – может, срок скостят… А я вот выбрал четвёртый: стать своим. Везёт, что нам присваивали номера – и оставалось только молиться, что тебя не узнают в лицо те, кого ты сам на Рифы и отправил. Везёт незаметным, да, Гроски?
– Строуби вон и года не протянул, помнишь Строуби, братишка? На Северных Рифах все смертники, на Восточных четверо живы, но у них ещё сроки не кончились…
Слышу, слышу кивал я и досадовал на то, что в кружке сидр, а не коктейль, который я не так давно сварганил для одной пьющей свиночки. На месте юного Строуби (два года из учебки, перспективный был паренёк, с выдумкой) мог быть я. Просто его прирезали в бараке ночью. А тот, кто узнал меня, позлорадствовать решил.
«Я тебя узнал, – придушенный сип, дух рыбы и немытого тела. – Узнал… видал у контрабандистов. Ты из ищеек. Из Корпуса.
Мир был окрашен алым: закатное небо, и бескрайнее водное поле терпенеи, и немного – морская вода, которая доходила нам до середины бедра. И этот – безымянный и тощий с оловянными глазками безумными глазками – тоже казался слишком уж красным, он сделал взмах – короткий, резкий выпад остро заточенной ракушкой, я вывернул ему кисть, опутал руку с заточкой колючими путами терпенейи – и толкнул вниз, в воду, бережно придавив корзинкой – чтобы не барахтался…
Уже после Рифов он пару раз гостил в моих снах – мой первый. Обмотанный алыми водорослями, с выпученными глазами и безумным прозрением на лице».
«Сколько на твоей совести Лайл? – шелестит память голосом напарничка. – Пять? Больше?». А Эрли вскакивает и суетится: что, Лайли? Память? Быстро пей, всё, не будем о Рифах, в вир их совсем. Я тебе про остальных наших потом расскажу – кто вернулся, кто детишек настрогал… может, ещё к кому наведаемся.
По делам.
– По делам?
– И по делам тоже. Слышал про чистку рядов после восемьдесят четвёртого? Старый маразматик Холл Аржетт испугался за свою шкуру и наворотил такого…
Сомневаюсь насчёт «испугался». Глава Аканторского Корпуса Закона, может, и начал скатываться к маразму, но до конца оставался эталонным Мечником: кристально-принципиальным, честно-суровым, бескомпромиссно-недальновидным. Думаю, у Крысолова Тербенно на стене висит портрет старины Хола Аржетта. В минималистичной серой рамочке.
– Так вот, наших покровителей это тоже затронуло. Кто-то усидел, но затихарился кто-то ушёл на понижение, а кто решил тихо уйти и работать без присмотра нюхачей вроде Жейлора. А поскольку своих они помнят…
И лукавый наклон головы, и намёк на подмигивание: ты ж догадливый, братишка. Эрли всегда любил эффекты. И поиграть в «давай, угадай» – тоже.
– Так ты связей-то не терял?
– Ты ж сам говорил: связи – это наше всё, ну так вот, я тебя очень внимательно слушал. Думаешь, почему я так много о наших знаю? Предпочитаю работать с проверенными людьми. Меньше риска. Хотя бывают проколы. В этой местности мы встряли, конечно – но тут Девятеро услышали мои молитвы, и ты свалился точнёхонько мне на голову, вовремя как всегда…
Воображение ни к селу ни к городу явило мне Арделл, со скептическим видом влезающую на пьедестал. В девяти экземплярах.
– …так что, раз уж ты с нами – успех предприятию обеспечен, а?
Камин потрескивал и изо всех сил лучился. Эрли тоже лучился – прежней улыбкой, обворожительной, со щербинкой.
Я всё ещё полоскался в вире, где было слишком много всего: деревня с яблочными пирогами, учебка с похождениями, Рифы...
– Какому… предприятию?
Кузен поморгал за компанию. С опаской подтянул к себе мою кружку – проверил: точно сидр? Вперился в меня почти что с испугом.
– Лайли, братишка… а ты что – не помнишь, кем пришёл сюда наниматься?!
* * *
Я смотрел на дверь.
Дверь взирала в ответ, в общем, довольно благодушно. Она напоминала старомодную матрону в пышных металлических оборочках и завитушках. Немаленького роста и изрядную в обхвате.
Матрона-дверь зачем-то схоронилась в подвалах замка Шеу.
Сюрприз нам с дверью слегка портили помощнички кузена. Им что-то срочно от него понадобилось, когда мы были уже в подземельях – так что теперь худой и подозрительный молодчик отчитывался в коридоре шепотом. Доносилось громкое «цык, цык, цык» и похмыкивания Эрли: «Да неужто…»
Ещё с полдюжины торчали у меня за плечами, нежно ощупывали взорами, дышали в ухо и, подозреваю, хотели ангажировать меня на ужин. Из-за плеч донесся вопрос: «А вы правда сбежали с Рифов?» – с неприличным прямо придыханием.
– А то как же, – рассеянно отозвался я. - Притворились мы утопленничками во время работ, схоронились среди зарослей терпенеи – дышали, ясное дело, через соломинки. А как ночь наступила – рванули к пристани…
Дверь поглядывала на меня – зелёными глазками запирающего артефакта в вычурной ковке. Я болтал и болтал, голова была на диво лёгкой, и от странного ощущения покалывало кончики пальцев: будто подхватило и уносит вдаль. Блаженное, забытое ощущение: всё уже решено, отдайся течению, теперь всё будет как нужно…
– Готов? – спросил Эрли, который закончил разборки в коридоре. Выпроводил из комнаты лишних, привычно наподдал коленом последнему.
«Не подглядывай, Лайли, сюрприз…» Губы невольно поползли в улыбку.
Кузен повернул артефакт, рванул дверь на себя – улыбка пропала, в лицо остро дохнуло прошлым. Земляным и серным духом с приправой из пламени.
– …понимаешь, Лайли? Они запечатали не все проходы! Сейчас из Велейсы перекрыты морские пути, в Ярмарочный город не добраться. А я таки нашёл ход, о котором никто не знает. Так и думал, что он тут будет. Триграничье, Братские Войны…. Замок военной крепостью. Здесь должен быть выход, но не просто куда-то подальше. К ним!
Рукотворный тоннель, укреплённый камнем, шёл шагов на двадцать вперёд – а дальше начинались они. Оплавленные, ровные стены, своды смыкаются над головой, десять шагов – и первая развилка, пальцы привычно потянулись, нащупали едва заметную стрелку, черточки рядом, птичку…
– По этому мы прошлись, – махнул Эрли на левый тоннель, – он ведёт за пределы замка, путь отступления. Выход в лесу, в овраге – отменная маскировка. А вот правый…
– Четыре ветви, – шепнул я. Пальцы не отрывались от стены, поглаживали и ощупывали её, и я взглянул удивлённо – вы чего? Не забыли? Через столько-то лет…
Эрли улыбался в полутьме – как тот, кто нашёл пещеру с сокровищем.
– Потом идут другие ответвления. Понимаешь, Лайли? Какие дела тут можно делать! Если, конечно, у тебя есть проводник.
Проводник с Даром Холода или Огня, да… И чуйкой, в точности по заветам старого Нирва.
– Мы пытались сами. Не без головы лезли – с артефактами, осторожно. Прощупали мили на две каждый. Потом потеряли двоих.
– Как?
Тоннели сказали сами. Слабый серный запах – и далёкое дыхание тепла, которое ощутила Печать. И внутренняя чуйка, которая так удачно засела внутри в правильном, хвостато-клыкастом виде.