Опухшие глаза, чёрные волосы. Рано постарела, потому выглядит старше сорока.
– Вы… доктор? Вас к нему прислали?
Молча поднимаю ладонь с Даром Следопыта – показываю, не доктор. Шагаю внутрь комнаты.
– Что это с ним?
– Он месяц почти не встаёт, – беззвучно говорит Соора, точно, Соора, Голубица говорила – у служанки болеет сын. – Гарлон… господин Линешент был так добр, освободил меня от работы, разрешил с ним сидеть, сколько надо. И врача, да, позвал к мальчику врача. Врач господ Линешентов сказал – это от нервного расстройства.
Парень открывает глаза, глядит мутно. На шее у него какой-то амулет – отметаю ладонью в сторону, прежде чем положить ладонь с Печатью на грудь.
Использовать Дар для диагностики не всегда выходит, но вдруг да услышу где неправильную пульсацию.
– Врач дал снадобья, – ловлю шепот краем уха. – Ему сперва помогали… а потом гляжу, спать всё больше стал… и не встаёт… Деймок, Деймок… что у тебя болит?
Парень качает головой – ничего… ну да, температура пониженная, пульс слабый. Кожа холодная, бледная… и полнейшее обессиливание.
– Он сначала просто уставал малость. Уставал после работы… потом голова болела у него, сны…
– Какие сны?
Волосы у парня тоже тёмные, немного вьются. Разметались по подушке. Вздернутый нос. Скулы кожей обтянуло. Чуть прикусывает губы, бормочет:
– Тону… там… я тону…
– Так что ж, теперь и не сделать ничего? – служанка выглядит не просто горюющей – до смерти перепуганной. И какой-то надломленной. – Это всё проклятое болото. Оно отбирает моего мальчика. Жизнь из него пьёт. Как это было с дру…
И подхватывается, зажимает себе рот, и начинает махать на меня: а ну, пошла вон. Вся трясется. И ясно, что из неё слова не выжать. Так что нечего и спрашивать.
Но я спрашиваю.
– С какими – другими?
ЛАЙЛ ГРОСКИ
– Лайл. Что скажешь?
– У них отменные копчёные рёбрышки в трактире. И отвратительное пиво. В целом, одно нейтрализует другое, но гурман во мне наполовину помирал от блаженства, наполовину рыдал – странное чувство, если хочешь знать.
Нэйш явно не хотел ничего такого знать, поскольку посмотрел на меня взглядом первой ступени терпения.
Но во мне плескалось четыре пинты пивка, а отрезвляющее я с собой не взял, потому взгляды напарника мне были по колено.
– О, и вот, лови. Боженьки, хватит так смотреть. Эти пирожки не совершили ничего противоестественного с твоими родичами. Можешь считать – компенсация за твои пробежки по чертовым скалам.
И за то, что по чёртовым скалам не пришлось лазать мне. Меня устранитель выпнул разживаться сведениями в ближайшее поселение. Куда лучше, чем ползать вокруг приюта Линешентов, удачно расположившегося в долине под защитой скал.
– Знаешь, из тех, кто пытался найти со мной общий язык, никто пока не додумался меня прикармливать. Метод Гильдии или твой собственный?
– Это вековая мудрость: «Вдруг пожрет и подобреет». И кстати, насчёт общего языка: а что – были идиоты… в смысле, другие идиоты?
Нэйш повертел сверток с пирожками, положил его на камень и уставился на меня взглядом, выражавшим вторую ступень терпения.
Смеркалось. Нагорье Трапа в Вольной Тильвии укутывалось в осенние дымки. Но с наблюдательного поста, который облюбовал «клык», пансион Линешентов всё равно был хорошо виден. Обычное двухэтажное загородное поместье. Деревья, кусты. Прогулочные дорожки. Что-то вроде спортивных площадок, небольшой корт для игр с мячом.
– Маловато времени, чтобы выцедить из деревенских что-нибудь, кроме скверного пива. Их в этот пансион не приглашают, даже для черной работы, вроде уборки. Здесь свой персонал, и детишки отсюда в деревне не бывают. Похоже, заведеньице-то закрытое. Само-то собой, местные интересовались – знаешь, вся эта борзая молодёжь, детишки с их байками, пастухи, рыбаки… эти время от времени натыкаются на воспитанников пансиона у озера. Вроде бы, их тут немного. Девчонок нет, все парни, разного возраста. Словом, то самое тихое, закрытое место, про которое просто обязаны ходить самые дикие слухи… Боженьки, ты не разогреешь пирожки своим взглядом, просто съешь их уже!
Нэйш неохотно взял свёрток, повертел в пальцах. На месте пирожков – я бы срочно ожил и ретировался под вопрошающим взором «клыка».
– Слухи?
– До черта всего, но вряд ли что достоверное, – я присмотрел себе камень посимпатичнее и дал ногам отдых. – Кто-то судачит, что Линешенты прячут тут своих тайных любовниц с детьми. У кого на уме бордель для знатных извращенцев – знаешь, падких на мальчиков. Большинство толкует в духе «И творятся там страшные дела, и доносятся оттуда страшные звуки, и там наверняка жертвы и оргии, и вообще, оттуда же люди пропадают!» Последнее самое смутное: тот пастух уж слишком перебрал. Доказывал мне, что непонятно – куда они отсюда уходят, мол, взрослеть взрослеют, а старших так и не видать. По истории заведения кое-что нарыл: Линешенты объявились здесь с десяток лет назад, откупили полуразвалившееся здание у помещика, который решил переехать. Заметь – у Линешентов нехилые угодья в родном Ирмелее, но приют они основали в Тильвии, где вечный раздрай и можно нарваться на грабителей, поджигателей и прочую братию.
Зато никто не суёт нос в чужие дела.
– Детей было сначала меньше десятка, а в последние годы время малышни прибавилось. Просто на будущее: у тебя какие-то личные неприятности с тестом? Тебя в детстве пытали при помощи пирожков, или…
Нэйш явственно настроился переваривать не еду, а сведения, поскольку пялился в пространство, так и этак поворачивая сверток на ладони. Потом единым текучим движением послал его в мою сторону – так, что я чуть не свалился с валуна.
– Я не голоден, Лайл, но спасибо за заботу. Приятного аппетита.
Я пожал плечами – мол, многое теряешь.
– Деревенька далековато, так что насчёт посетителей пансиона – по нулям. Кто-то клянется и божится, что Линешенты наезжают каждую девятницу. Кто-то – что не приезжает никто и никогда. Питание и прочие нужности им сюда доставляют по реке – к озерной пристани, которая как раз рядом с выходом из долины. Но что тут за дети, из каких они семей, откуда их берут в приют, куда потом определяют – сам понимаешь, не разведаешь в местном трактире. Если тебе только не хочется услышать двухчасовой пересказ из местных сплетен.
Развернул холщовый мешок, вдохнул аромат сладковатого теста, курятины и лука. Решительно запустил в первый пирожок зубы, всем своим видом показывая: видишь, я тут пытался позаботиться о напарнике, а ты, сволочь такая, не ценишь.
– А как у тебя? Успел разведать что-нибудь, пока просматривал территорию и питался воздухом и чувством долга?
Нэйш побарабанил пальцами по сумке на боку, показывая, что шуточки про питание можно оставить.
– У пансиона серьёзная охрана. Сигналки на проникновение. Магическая артефакторная защита типа «купол». Постоянные часовые на удобных постах. И один сторож у единственной дороги, ведущей из этой низины вовне. Кроме того, к самим детям приставлено не менее пяти воспитателей, две няни. Возможно, это ещё и не весь персонал.
Конечно, в Тильвии надо бы поостеречься, а лучше – заплатить знающим людям за покровительство. Но всё-таки…
– Некисло для пансиона для сиротинушек, которых готовят в слуги.
– Двадцать четыре воспитанника, примерно от пяти лет до шестнадцати. Старших немного, основное количество – до десяти лет. Насколько я мог заметить – «пустых элементов» нет. Физическое состояние отличное.
– Стало быть, они не пытают детишек и не морят голодом.
– Физическое состояние отличное, – повторил Нэйш. Смерив при этом взглядом меня и пирожки. – Дети с утра на свежем воздухе. Закалка и гимнастика на рассвете. Большое внимание уделяют тренировкам выносливости. Перед обедом все воспитанники под надзором отправляются к озеру – упражнения по плаванию…
– Так ведь осень уже!
– Я же говорил о закалке. На свежем воздухе ведут часть занятий… насколько я понял, по этикету. Прививают образцовые манеры, учат подавать подносы…