— Могло быть и больше — они направляли зверей долго, на большом расстоянии. Отдавали приказы…
Гриз потирает шрам на ладони, и пытается объяснить, что это неправильно, невозможно, что на «лёгких путях» — свои опасности, и вот так держать зверей полчаса на контроле крови — это за пределом всего, что она себе вообще себе представляла, потому что там — ты каждую секунду ступаешь по грани, и секунда тянется — годы, а в ушах отдаётся твой собственный крик, и нити, нити, навевающие безумие нити… неужели те — не слышат их зов?!
— Отдельные отшельники-варги пытались приспособиться к «легким путям». Иногда даже сами отказывались от сочувствия к животным и полностью практиковали Дар на крови. Но я не слышала, чтобы они достигали такого уровня. Потому я надеюсь, Янист… я очень надеюсь, что их было десять. Хотя бы семь. Потому что если пять или меньше… тогда мы столкнулись с силой, природа которой мне непонятна.
— Как у того Пастыря? Дитя Энкера?
— Наверное, да. Дар Варга — но в то же время нечто иное. Способности за пределами. Просто в одном случае — на крови, а в другом просто так.
— Но он действительно мог это сделать? Мог остановить их всех, обратить в бегство? Звери ведь были уже под контролем, на крови. Получается, что он просто…
— Просто освободил их сознания.
— И исчез в пламени, — подхватывает Олкест. — Знаете, я читал — в прежние времена… до Пламенного Мора и Прихода Вод — это считалось знаком особой праведности. Нечто вроде благословления высших сил — и в легендах даже утверждается, что в Аканторе до сих пор существует испытание для Кормчей: названная претендентка должна пройти сквозь огонь — и только тогда… впрочем, это, конечно, не находит подтверждения.
Тропа становится шире, и теперь он идёт с Гриз бок о бок. И от того, что они почти сталкиваются плечами, она чувствует себя странно неловкой — но живой, и тёплой, а от его голоса растворяется тряская, жадная, алая паутина перед глазами. Становится легче дышать и думать.
Янист Олкест потчует её легендами — почтенными, обомшелыми, пахнущими пылью. Но клубы воздуха, которые рвутся у него изо рта, похожи на маленькие вопросительные знаки.
— Попытаюсь узнать, откуда они, — отвечает Гриз на незаданный вопрос. — В Кайетте сейчас триста сорок три… хм, триста сорок четыре варга. Большинство в общинах, но есть ковчежники, «сеятели» и отшельники. С последними мне не связаться, так что попытаю удачи в других группах. Десяток варгов на «лёгких путях», кто-то же должен знать.
Вопросов вокруг Яниста становится больше.
— Ну конечно, я пыталась. Только вот у меня с немногими из собратьев сложились доверительные отношения, — Гриз поворачивает ладонь с рубцами. — В общинах недолюбливают варгов крови. Но я пыталась, а результаты…
Здесь нужно говорить долго. Рассказывать о дежурных вечерах наедине с Водной Чашей — когда сидишь, обняв за шею Морвила, и глядишь в огонь, и ловишь бирюзовые блики, блики, блики — но вода в чаше спокойна, в ней не появляется ничьё лицо. Нет ответа, или ответы уклончивые и невнятные: слышали, знаем, отношения не имеем, а ты зачем спрашиваешь?! Может, она была недостаточно настойчива. Может, ей следовало не пытаться связаться с общинами или другими ковчежниками, а попросту вышибить им дверь с ноги. Ворваться в стиле Мел, махнуть кнутом и заорать: «А заткнуться, вы хоть понимаете, что творится?!»
Она сама не понимает — что творится, но может — нужно бы уже наконец сделать это.
— Вы навестите свою общину?
В голосе Олкеста — живое сочувствие. Он ведь был там, — вспоминает Гриз. Говорил с ними… с ним.
— Рано или поздно придётся. Не сейчас, но если не удастся узнать ничего… или наоборот — удастся… Перекопаю всё, что знаю, к весне соберусь, думаю. Пока попробую через мать. Мы с ней видимся временами, связываемся через «сквозники». Но она мало знает о делах варжеских — живёт на отшибе, возится с малышнёй. Вряд ли отец будет её слушать… но с ним больше шансов, чем со мной.
— Если я могу чем-нибудь помочь… поехать с вами…
— Спасибо. Я съезжу сама. Семейный визит, — она усмехается. Наверное, слишком устало.
Олкест делает такое движение, будто хочет взять её за руку.
Впрочем, это ей, конечно, просто кажется.
ПЕРЕКРЕСТЬЕ. СТРОКИ И СНЫ. Ч. 2
ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ
Строкам в дневнике тесно. Толкаются, как скупые покупательницы на рынке. Пытаются выхватить новость поважнее, побольше: Зимняя Травля, бешенство в лагере, женщина-варг крови. Пастырь и феникс. Сотня погибших.
В строках нет места Янисту Олкесту с его заступничеством или рассказами о древних легендах. Или веснушками.