Не знаю, как долго я зову её. Сперва шёпотом, потом вполголоса, а потом я уже кричу и трясу её за плечи, прошу очнуться, клянусь в чём-то, умоляю — и зову опять.
Моя невыносимая не слышит.
На моих руках она лежит — с широко распахнутыми глазами, грудь почти не вздымается, а дыхание чуть слышное, прерывистое, и вокруг нас, как вокруг колыбели больного ребёнка, смыкается смертная тишь, падает полог, за который заходят лишь Провожатые…
За этим пологом — рычание алапардов и визгливые крики гарпий. Мелодичные распевы нойя перевивают друг друга — это Аманда, словно цветочный вихрь, вытанцовывает по поляне. То ли отпугивает, то ли усыпляет зверей. А Мелони нет, она бросилась куда-то, наверное, вдогонку за этой Креллой. И я не могу помочь.
Не могу вернуть.
— Гриз, Гриз, прошу тебя, пожалуйста, услышь меня, вернись ко мне, не уходи!
Никогда раньше я не повторял её имя столько раз. Даже в своих мыслях. Никогда не твердил так громко, что люблю её. Мне было неловко, и ей тоже, и казалось — будет хоть сколько-то времени, чтобы сказать…
Но теперь я кричу ей об этом. Повторяя снова и снова, глядя в белое лицо с едва различимыми точками веснушек, с приоткрытыми губами. Капли стекают по её щекам, по лбу — наверное, слёзы деревьев, которые там, высоко над нами… а может, это и мои слёзы тоже.
Потому что я понимаю, что она выскальзывает из моих пальцев, что мне не удержать её — и грудь у неё вздымается реже и реже, пока не замирает совсем.
Распахнутый взгляд полон зелени. Медленно сочатся капли крови из разрезанной ладони. Провожатые в их белых одеждах приходят и незримо становятся вокруг нас. С усмешками, выблескивающими из-под капюшонов, эти усмешки говорят: «Всё кончено, ушла» — но я вдруг понимаю, что дозовусь.
Потому что она просила об этом.
Я перестаю кричать и звать и сцепляю её окровавленную ладонь со своею. Единый — помоги ей, прошу… и мне тоже, потому что сейчас я поступлю опрометчиво.
Я взываю, как меня учили звать с детства — но не к моему Дару. Я зову и тянусь к сущности варга, к крови, которая растекается теперь по моей ладони, и на миг, когда я вижу перед собой шторм в необъятном алом море — я бросаю зов в это море. Зову самую невыносимую и самую лучшую из всех, варгиню и пастыря, подругу и главу нашего «Ковчежца», свою любимую Гриз Арделл — и на мгновение мне кажется, что сейчас и меня закружат и погребут беснующиеся волны (пусть, я и там буду искать!) — но тут холодные пальцы сжимают мою ладонь.
И я держу, держу как можно крепче, а Гриз Арделл на моих руках сперва закрывает глаза, потом опять открывает, выгибается во вдохе, словно забыла — как нужно дышать. И принимается кашлять, отплёвываясь и задыхаясь, будто нахлебалась солёной воды, хватается за грудь, впивается пальцами и не может сказать ни слова. Только раскачивается и падает назад, снова и снова пытаясь приподняться. Я помогаю ей, глажу по спине и лепечу что-то дурацкое о том, что она здесь, она со мной, всё будет хорошо.
Вихрь с запахом жасмина и чего-то острого. Это Аманда подлетает и потопляет нас обоих в ворковании: «Так-так-так, детки, какие вы умницы, какие молодцы, а ладонь нужно забинтовать, вот, дорогая, заживляющее, укрепляющее сейчас будет…»
На лицо Гриз медленно возвращаются краски. Она всё ещё дрожит и откашливается, но взгляд у неё осмысленный, и она всё время пытается что-то сказать. Я набрасываю на неё куртку, она укутывается в неё, и когда из-за зарослей появляется Мел — Гриз хватает ртом воздух и наконец произносит хрипло:
— Он… прав. Он был прав.
— Он, сладенькая? — щупает ей лоб Аманда. Гриз неопределённо дёргает головой и наконец садится сама. Дышит она ещё тяжело. И трёт лоб незабинтованной ладонью с ошеломлённым видом.
— Он был прав — будет война… Кровавые Пастыри во главе с этой Роаландой Грейф. Они нашли какой-то ритуал… «заполнение». Что-то, что даёт им силы. И они собираются… потому что они слышат.
— Что слышат, дорогая? — Травница разговаривает ласково, как с больной. И норовит поднести к лицу Гриз вот уже второе зелье. Но невыносимая только качает головой, отстраняет ладонь нойя и ловит взгляд Мел.
— Что с Креллой?
Мел выглядит мрачной, встрёпанной и несколько смущённой. Словно воронёнок, который понял, что луна в небесах — это не сыр.
— Свалилась в болото, а я не полезла её доставать. И нет, я её не добивала. Хотя хотела. Но она сама понеслась в эту, как её там, Погибель.
Гриз кивает, подавляя дрожь. У неё на лице есть скорбь, но нет чувства потрясения — она откуда-то знала и так… ну да, варги же чувствуют смерть и рождение друг друга.