«Стрелой сюда, тебе понравится», — сказал тот, кто позвал её сюда.
Увиденное Гриз не нравится.
В белом пухе барахтаются люди, собаки и кони. Несколько сотен. Лежат — нелепо рассыпанными игрушками под дымчато-голубым небом. Рядом — опрокинутые столы, разорванные шатры, щепки от повозок, раскиданные вещи. Опушка высокого леса вытоптана, изуродована огнём, стволы перекосились, лежат друг на друге. И на опушке — тоже тела.
— О, Единый, — выдыхает Янист Олкест, который напросился с ней на выезд. — Что… что это?!
Наречённый Мел не хуже Гриз знает — что такое Охота Дикта, Зимняя Травля — главный зимний выезд аристократии Даматы. В восточной стране снег приходит только на северную окраину и только в Луну Дикта («Ледяная Дева папашку посетила», — хмыкают даматцы). Потому травля назначается на первое число луны. Но подготовка начинается за месяц.
Сперва являются егеря и загонщики: приманивают зверей из глубины лесов. Рассыпают душистые снадобья — и грифоны, яприли, игольчатники идут, не в силах сопротивляться. В округе разбрасывают побольше подкормки, чтобы не ушли. Являются контрабандисты и торговцы — привозят опасных бестий для любителей изысканно опасных забав: виверний, мантикор, альфинов… Этих сажают в клетки, в обустроенные загоны — выпустят потом. Затем приезжают слуги и распорядители: нужно поставить шатры (у кого богаче?), подготовить столы и яства, разложить вороха мехов, установить согревающие артефакты…
Окружённое лесами поле, которое называется Охотничьей Плешью, оживает, набирает краски. Зарастает шатрами, стягами, деловито снующими фигурами. С утра в день Травли начинают со всей страны прибывать знатные эйшееты: хвастают мощью атархэ, драгоценностями на одеждах, сбруей коней, сворами. Пьют и болтают, пока егеря (тоже собранные со всей страны) не подают первый сигнал. Тогда разномастная толпа выезжает на позиции — выстраивается по краю Плеши, нацелившись в лес. Белые одежды смерти, разгорячённые лица, бесшумные слуги, нетерпеливое взлаивание псов…
И пение рога — сигнал, после которого несколько сот охотников рвутся в лес, показывать удаль. На конях, на единорогах — летят между деревьями (каков ты наездник?), гикают и убивают всё, что попадётся. Пение рогов, завывание псов, ржание, ругательства, крики — и загнанная дичь, и удары по ней, всё равно чем: Даром, артефактами, атархэ… Потеха длится до вечера — а после наступает время пирушек и плясок приглашённых нойя у воздвигнутых шатров. Похвальба добычей, демонстрация трофеев: «Как, только две огнистые лисицы? Мы вон двух грифонов завалили и пару йосс!» — «А где Ахэт?» — «Ему не повезло с той мантикорой, ха!» — «Помянем!»
Цена Зимней Травли — не меньше сотни зверей… и не меньше десятка охотников. Каждый раз.
В этот раз Травля не удалась. Или удалась слишком основательно. Вот группа в белом — собрались, взмахивают руками, обсуждают что-то… кто-то пытается выбраться из-под упавшего шатра. Жалобно ржёт упавший конь — не может подняться. Егеря несут прикрытые белым тела…
— Ну? Каково?
Широкое лицо Норна Клеска согрето огнём рыжей бородищи. Норн выныривает из-за ближней сосны (сам больше сосны в обхвате, так что непонятно, как он там схоронился). И косолапит навстречу, ухмыляясь так восторженно, будто учинил всё это сам и исключительно для Гриз.
— Говорил же, тебе понравится, — без лишних церемоний загребает в дробилку объятий. — Сто лет не видались, куда пропала? Хлия обижается уже, когда к нам выберешься?
— Тышшшаша джел, — попробуй поговори, когда тебя втискивают в меховую куртку. — Ты ж, вроде, собирался с семьёй посидеть.
— Так… Хлия сама выперла, понимаешь. Надоело ей, что я к малому кидаюсь на каждый хлюп. Мол, разбалую. Ну, и говорит — берись уже за лук, а то совсем мозги размякли колыбельные петь…
В пламени бородищи прячется смущённая улыбка, и легко представить Норна — одного из лучших охотников Кайетты — поющим над кроваткой первенца. Пальцы поглаживают сжимают лук-атархэ, изукрашенный затейливой резьбой — наверное, так же бережно, как погремушку.
— На Травлях раньше не был, ну, и решил сюда… что смотришь, не егерем же! Бывший клиент, хороший мужик, позвал: говорит, я на травли отъездился, а сын молодой, горячий — присмотри, чтобы на мантикору какую не полез. Кто ж знал, — и гордо обводит широченной ладонью зрелище. Потом сует ладонь в лицо Янисту. — Новенький? Ну, ты-то, парень, как к ней под крыло угодил, а?!